С талантливым бардом Александром Непомнящим, скончавшимся в апреле 2007 года, мне довелось встретиться лишь пару раз в начале 2002 года: на его концерте в тогда ещё работавшем зале Зоопарка и на следующий день, когда было записано это интервью. Мне трудно назвать этот текст записью равноценной беседы, поскольку уследить за стремительной мыслью Непомнящего было нелегко, а добавить что-либо к его картине мира — и вовсе нереально. Маленькая часть этого текста была опубликована в журнале «Арт-город» № 17 под заголовком «Я человек, имеющий реальное право голоса». В полной версии публикуется впервые.

Е.В.: - Чем сейчас, в начале 2002 года, занят Александр Непомнящий?

А.Н.: - На данный момент я со своими песнями (а их у меня сейчас восемь альбомов, насколько я помню) езжу по стране. Наполовину автостопом, ибо на концертах в студенческой среде, даже при хорошей организации, учитывая доходы студенчества, устанавливается небольшая посильная входная плата, которая практически несовместима с логикой цен Министерства путей сообщения. К примеру, выезжая из Воронежа в Волгоград и получая довольно сложную деньгу (порядка тысячи рублей), должен выкладывать Министерству путей сообщения за пятисоткилометровый путь на двоих 2400.

То, что они сейчас сокращают количество поездов из-за того, что меньше становится пассажиров, говорит о том, что поезда становятся средством передвижения middle-класса. А у нас не Швеция, у нас middle-класс — не больше пяти процентов населения. А остальному народу предлагается ходить пешком.

Е.В.: - Вчерашний концерт как прошёл, на твой взгляд?

А.Н.: - В общем, неплохо. Во втором отделении немножко «батарейки сели», но это просто усталость после дороги.

Е.В.: - Что-нибудь особенное было?

А.Н.: - В данном случае тебя интересует, собственно говоря, некий миф «тайны творчества». Зачем же потворствовать этому совершенно буржуазному, беспонтовому мифу и дальше? Я всегда отрезаю журналистов, которые задают вопросы типа «Что Вы испытываете в момент написания песни?», «Когда была написана первая Ваша песня?», «С чего началось Ваше творчество?» — и подобные дежурные вопросы, потому что они не предполагают действительно несущего информацию ответа.

Чтобы отсечься от этого ещё раз, приведу такую традиционалистскую версию. В традиционном мире — хотя бы в той же Древней Руси — произведения никогда не подписывались. Это было народное творчество. Или это была икона — опять же, неподписанная — чтобы максимально перенести внимание от «кем» к «что».

Преувеличенное внимание к тайне процесса написания, процесса исполнения, которое культивирует наша пресса, — это просто отвлечение человека от смысла того, что написано и ради чего это писалось. Среднестатистического журналиста музыкального журнала интересует не то, что мы спели, а то, что мы спели. Раздувается эффект «звёздности», а нам с тобой это нафиг не надо, правильно?

Е.В.: - Тебя оскорбляют попытки навязать тебе какую-нибудь политическую ориентацию, политизированность, ангажированность?

А.Н.: - Меня совершенно не оскорбляет попытка мне инкриминировать политичность. Моё творчество вообще политично. Я не могу не видеть процессов, происходящих с моей Родиной, которые мне не нравятся, — я что-то об этом пишу. Просто я не хочу привязываться ни к какой конкретной политической силе и идеологии. Потому что наличие идеологии производит некое разделение людей доброй воли, которым действительно дорога Родина. К сожалению, идеологии, особенно в нашем обществе спектакля, действительно ведут к разделению. Даже слово «партия» происходит от слова «часть».

Обществу спектакля нужно, чтобы на любом опасном для Системы направлении существовало несколько идеологических формул, под которые были бы подведены организационные структуры партий, что в отведённом Системой и милиционерами коридорчике проходят со своими флажками на демонстрациях. Спектакль продолжается. В нужный момент один из этих флажков, который оказывается наиболее страшен для обывателя, показывается по телевидению… чтоб закупили еще ментов.

Я имею в виду нашу «радикальную оппозицию». Впрочем, сейчас её уже почти нет, поскольку, как известно, наш режим всё более склонен к тому, чтобы стать полицейским. Сейчас при помощи нового закона о выборах он пытается исключить радикальные политические объединения из политики. Собственно, последние выборы в Государственную думу, показали цену стараний нашей оппозиции: никто из них не перепрыгнул даже однопроцентный барьер, по-моему. Да, конечно, оболванивает телевизор! И современные технологии оболванивания масс приводят к тому, что оппозиция становится игрушкой в руках того же самого телевизора и Системы, которая им управляет.

Е.В.: - Радикальные коммунисты, кстати, получили три процента и были первыми из не прошедших в Думу на последних выборах…

Мне интересно вот какое твоё ощущение. Начиная с 1991 года мы наблюдали массовое, стихийное, очень архаичное движение оппозиции, «Объединённой оппозиции», фронты, союзы, соборы... К ней применялся эпитет «красно-коричневые» — для кого-то он был ругательным, для кого-то — нет. И вот этот замечательный эмоциональный накал, выброс страстей, буря многотысячных митингов — куда всё это подевалось? И что сейчас взамен? Угасание? Прошло время сильных людей?

А.Н.: - К сожалению, «не время лове», как Олди пел. Сейчас как бы «не время сильных людей». На самом деле, именно сейчас, в полосу пока относительной реакции, — ИХ время. У меня есть очень значительные расхождения с идеологией НБП: меня там не привлекают созданные Александром Дугиным оккультные моменты идеологии, меня не привлекают периодические бросания даже сидящего в тюрьме Эдуарда Лимонова то в мусульманство, то к свальному греху упразднения брака. Однако, на данный момент это единственная партия, что нашла людей, которые массово за свои убеждения рискнули сесть. Я не прерываю личные контакты с людьми национал-большевистской партии, поддерживаю некоторые их выступления, хотя моя внутренняя идеология несколько в других сферах кроется. Я бы не рискнул назвать свои убеждения политическими, ибо нет политической силы, которая бы им адекватно соответствовала. Могу сказать, что это некий негосударственный фундаментализм. Как известно, фундаментализм — это вид правой идеологии, с опорой на традиционные ценности, религиозные, народные и так далее.

Я фундаменталист, но у наших традиционных политических фундаменталистов типа «Русского дома», типа Христианского союза «Возрождение» мне не нравится апелляция к пониманию известного принципа «Кесарю — кесарево, а Богу — Богово» как лояльная апелляция к консервативным силам государства. Принцип «Кесарю — кесарево, а Богу — Богово» в своё время послужил основанием первым христианским мученикам полностью отказаться от предложенного Римом культа государства, с одной стороны, но, с другой стороны, он же, по-другому понятый, стал основой гибели Рима II...

Я считаю, что нужны фундаменталистские структуры, не антиструктуры, а еще точнее, неструктуры, принципиально не ориентированные на государство. Назвать их анархистскими я не рискну, потому что иначе поползёт огромнейший хвост жутких людей, мною нелюбимых. А с другой стороны их можно назвать крайней формой фундаментализма. К примеру, у людей, ушедших в отказ от ИНН, есть некое «левое» измерение взглядов... Дело не в «правых» и «левых» — оставь всё и иди за Мной...

Е.В.: - Но опять же получаются какие-то дугинско-штеповские конструкции лево-правых полюсов...

А.Н.: - В том-то и дело! Поэтому я и не хочу их создавать. Я думаю, что речь идёт не о партийных объединениях. Я вполне радостно, с интересом отношусь к идеям Вадима Штепы, они мне интереснее, чем построения Александра Дугина. Но, мне кажется, у наших мыслителей есть общий порок — желание свои проекты оформить в какие-то движения и означенные умом конструкции…

Е.В.: - Структурировать?

А.Н.: - Да, структурировать. Как человек, имеющий в отличие от избирателей реальное право голоса (то есть, я право голоса выражаю в своих песнях), я пытаюсь быть некоей экзистенциальной линией, которая одновременно находится в Традиции и стоит против Системы, против государства. Здесь понимаются не только левацкие определения Системы, хотя и они тоже — «Машина, предназначенная для подавления» и прочее, — но и не-левацкие… У Гейдара Джемаля было замечательное определение: «Это мир, где все духовные ценности пытаются изобразить имеющими адекватный денежный и материальный эквивалент, а все ценности материальные представляются имеющими ценность духовную». Такое великое царство обмана.

В моих песнях часто мелькает слово «партизаны». Поскольку во многих песнях речь идёт обо мне, то слово «партизан» становится синонимичным слову «поэт». Это мой способ существования, партизанский. Я его не считаю абсолютным и эксклюзивным, знаю, что такие же партизаны существуют — среди хакеров, священников, среди совершенно не сочетаемых между собой людей. В любом случае это просто определённый тип экзистенции. Это близко к теме, которую поднимал Дугин — «обособленный человек». Но за этим «обособленным человеком» опять же тянется хвост из оккультных эволаистских определений. А я со своим понятием «партизан» от них освобождаюсь. Для меня это одновременно уход в православную традицию и некая незакомплексованность формой. Вхождение в «традицию», даже при благодатной помощи Святого Духа в Православии, человека не привыкшего к свободе, не научившегося ей может закрепостить ещё больше. Церковь — корабль спасения, но скорее спасательный круг — и шанс захлебнуться водой при неверии, что ты с Божьей помощью способен плыть сам, велик... То есть, человек окончательно попадает в ячейку, созданную для него Системой, и разучивается думать.

Тем не менее, на то она и Традиция, насколько я верю в её подлинность, она открывает и другой путь — путь Свободы. Это предполагает общественно активную позицию, а такая позиция сейчас не может не быть антигосударственной.

Е.В.: - Это однозначно?

А.Н.: - Да. Сколько бы государство ни принимало частичные меры по поднятию армии, сколько бы ни консервировало ситуацию… Возможно, дядька Путин чуть-чуть замедлил распад. Возможно… Но консервирование тухлых продуктов никогда, в общем-то, не приводило к позитивным результатам. Точно также армия разваливается, тем более, нам никуда нет деться от технологических проблем — дорогостоящего оборудования.

Вся проблема в том, что все светлые начинания контролируются мощнейшим чиновничьим аппаратом. Советский Союз сгубила бюрократия, Россию Ельцина-Путина тоже сгубит бюрократия — на две трети своего состава та же самая.

Я не против государственности. И естественно, не против государственности русской. В каком-то плане, в позитивных аспектах государственность — это остатки нашей военной мощи, это наш щит. Враги у нас есть, предостаточно.

Но главным врагом русского человека я считаю бюрократа, чиновника. Второй по вредности я считаю свору демократической прессы, которая больше всего боится критики своих либеральных идей, поэтому кроет всех фашистами, ещё кем-нибудь… И пугает товарища обывателя. Вернее, гражданина — обыватель нам не товарищ.

Е.В.: - «Партизан» — понятно, с чем бороться. А вот во имя чего?

А.Н.: - Слишком много пунктов. Ещё раз повторю: нахождение в Традиции — это наиболее полноценный путь к тому, чтобы просто стать Человеком.

Е.В.: - Что в это вкладывается?

А.Н.: - Сибиряки запутались в определениях… Сейчас где-то на алтайских сайтах происходит грандиозная буча. Там «Тёплая трасса», Александр Подорожный, ещё некоторые люди спорят на тему проблем рока, православия, человека…

Ведь многие ушли в обрядоверие. Когда Христос обращался с критикой к книжникам и фарисеям, он говорил, что они комара отцеживают, а верблюда пропускают. Что такое обрядоверие? Когда за религиозными формулировками, за кучей права, обетов целиком выпускается из виду неформулируемый смысл человеческой жизни. А смысл человеческой жизни — это жесточайший внутренний этический императив, который построен на собственной совести, на том, что мы живём вечно и отвечать за всё придётся — императив активного нахождения в мире. А есть люди, которые уходят в приход, начинают регулярно по воскресеньям ходить на Литургию, правила читать, и забывают, что они Граждане родной страны и планеты Земля. Забывают, что иногда нужно сметь сказать какое-то слово, рискнуть сказать какое-то слово, потому что это конкретное «правило добра» еще не написано...Из-за этого часть «сибиряков» поругалась с обрядоверцами, некоторые из них начали на Православие «гнать волну». Но это не вина Православия, скорее беда — определённое состояние умов части в нём находящихся. И отсутствие подлинного великого отказа...

Е.В.: - Даже схима — не выход?

А.Н.: - Христианство не должно выключать человека из жизни, оно должно включать его в нее. Я при этом не осуждаю людей, которые идут по какому-то другому пути — это вопрос их личной религиозной совести.

Были люди, которые пытались выдать фестиваль «Оскольская лира» за какой-то неправославный фестиваль. Никогда! Ни за что! Это фестиваль людей с чистой религиозной совестью, скажем так... Эта религиозная совесть может выражать совершенно разные взгляды, разные религии, какие угодно... Нас это не волнует. Нет, туда вообще все приезжают, все могут выступать. Вопрос состоит в том, что я понимаю под «Оскольской лирой», как под определенным направлением — это те люди, которые не забыли свое человеческое звание. Опять мы попадаем в эту вечную гуманистическую проблематику. Дело в том, что слово «человек» настолько испохаблено Системой, что дальше ехать некуда. Такое ощущение, что сейчас сибиряки подняли его, как хорошо забытое старое.

Е.В.: - А как так?

А.Н.: - Человек — это вечное становление. Если человек остановится на какой-то одной точке, это просто невозможно, ибо человек — движение. Он начинает падать, деградировать. Допустимо только движение — к некому Северу, Богу — как угодно можно это называть в зависимости от взглядов. Именно с этим связана значительная обращенность большей части научного мира снова к религии, к религиозным ренессансам. Здесь мы опять рискуем вползти в очередную версию технотронного средневековья. Когда теперь уже под именем «мусульманин», «христианин» опять произойдет забвение человека. Человек, который звучит гордо не потому, что человек, а потому что он должен быть больше.

Е.В.: - Хорошо. Чем сейчас живет огромное количество этих самых людей в Сибири, которых здесь не видно? Да, приезжает в тот же самый «Зоопарк» Чёрный Лукич довольно часто и снова сейчас скоро будет. А вот вся эта огромная компания…

А.Н.: - У Лукича поменялась личная жизнь, он частично в Воронеже живет, поэтому бывает чаще. А у сибиряков есть страшное слово из трёх букв — МПС. У нас устроить концерт любого из сибиряков — проблема. Пол-тусовки ходит, собирает деньги немереные какие-то. При размерах нашей страны оставление транспорта без дотаций государства — это, в общем-то, прямое действие, ведущее к ее распаду. При всем понимании у нас в голове, что мы Великая Родина, и Иркутская область, и Владимирская находятся в одной стране... Все-таки общая страна — это органичные связи людей. Происходит какое-то общение. А сейчас идёт постепенное разобщение, т.е. складывание различных менталитетов. Цены на транспорт, на весь транспорт, которые были отпущены рыночной экономикой, увеличили условный размер нашей страны в десятки, а то и в сотни раз. Теперь мы живем как бы на разных планетах. Куда-нибудь доехать — великая проблема, чуть ли не подвиг. Причина, почему сибирякам тяжело: если ты не Егор Летов, которому некоторые фирмы могут оплатить самолет туда-обратно, тебе дорога туда — это либо две недели автостопа, или тебе в течение нескольких месяцев собирают, откладывают деньги на билет.

Е.В.: - Это случается?

А.Н.: - Это случается. В частности, когда Саша Подорожный приезжал в Москву, ему собирали несколько десятков человек деньги на билет.

Е.В.: - Ну, а чем все-таки там люди живут?

А.Н.: - Да, в общем-то, тем же самым живут. У них там сейчас китаизация происходит массовая. Те рынки, которые у нас заполнены на 50% нашими безработными торговцами, а на остальные 50% — кавказцами, у них заполнены на 95% китайцами. То, что при нашей демографии мы совершенно естественным образом в течение лет тридцати всей сибирской частью России отойдем к Китаю, практически всем уже понятно. Наверное, Сибирь просто несколько дальше от Вавилона. Под Вавилоном я, естественно, понимаю большой крупный город под названием «Москва», где 95% капитала вращается.

В любых провинциях происходит двойное действие: с одной стороны, там, как правило, действительно здоровее духовный климат, но с другой стороны, там просто негде и никак невозможно расти культуре. Там человек творческий обречен на настолько нищенское существование, что в итоге он едет сдаваться, едет на поклон в ту же самую Москву. Хотя, там у них Новосибирск — центр культурной жизни; Москва особенно не нужна. С Барнаулом особая история, Подорожный мне рассказывал...

Обидно, потому что вся страна (третья столица по Башлачеву) должна быть одним культурным центром. Кстати, у меня в голове сложился синтез штеповского регионализма (в свое время Штепа занимался геополитикой, поднимал регионализм — сейчас, по моему, у него это остыло) и дугинского противостояния континентов, противостояния суши и моря. Море предполагает логику не территории, а портов. Логика нового мирового порядка, где создаются свободные экономические зоны — огромные города — это как раз логика портов. Когда уничтожаются территории и создаются портовые очаги. Проблема, которую сейчас поднимают, как наследие темного прошлого («Москва, зажравшиеся чиновники»), на самом деле вполне современная. В Китае при въезде в крупные города типа Пекина буквально стоит колючая проволока и автоматчики, чтобы туда не могли попасть не-горожане. Это не наша проверка прописки или проверка при устройстве на работу — там покруче, с китайским размахом. Создается предельно богатый мегаполис с нищенской, пустынной территорией вокруг. Это логика атлантизма, доведенная до предела в Новом мировом порядке: города-порты против стран.

Мне сразу вспоминается замечательная песня Саши Подорожного: «Города, города, города, вы убили всех с богом людей. Одинаковые города на убитой делами земле». Вот. Так что, регионализм — это в каком то плане противостояние суши морю, т.е. противостояние территории портам.

А то, что это реальность, я ощущаю на своем опыте, на опыте своих друзей. Действительно лучше живется, лучше дышится, лучше пишется в провинции. Но только людям хочется семью завести, людям хочется детей, людям хочется родителям подкинуть монетку-другую при их нищенской пенсии... Но, как правило, все эти деньги лежат в районе крупного города Москва. Я говорю это в Питере, здесь особая ситуация. Но, по моему, Питер — достаточно бедный город по сравнению с Москвой.

Е.В.: - Иваново в этом отношении тоже провинция?

А.Н.: - Иваново — это второе или третье место с конца по уровню жизни в нашей России. Почетное место. Замыкают список Алтайский край и какие-то северные территории — совсем северные, несчастные... И Иваново там присутствует.

Это ткацкий край. Поскольку раньше мы сырьё для ткацкой промышленности закупали в Средней Азии, а сейчас там одни баи, которые любят торговаться, сейчас мы закупаем хлопок в Западной Германии. Естественно, понятно, сколько он теперь стоит, и сколько рабочих мест реально занято.

Е.В.: - Вчера на концерте прозвучала песня «Кукольный магазин»…

А.Н.: - «Контркультурный блюз» она называется…

Е.В.: - По ней вопрос... Ты не любишь левую идеологию вообще или ты не любишь нынешних левых?

А.Н.: - Для меня существуют две просто взаимоисключающие идеологии. Я не собираюсь их искусственно делить... Мне ближе экзистенциальный тип левого. Есть, например, Цветков — человек, которому не претило с Дугиным тусоваться. Кстати, в свое время он и в уличных боях участвовал...

Он для меня одно, а есть люди, которые существуют наполовину на западные деньги непонятных, как бы левых организаций и в основном борются с экстремизмом в России, практически помогая правительству. Это совсем другое. Т. е. существует левая идеология антилиберальная, по сути (например, Цветков) — это доведение красного цвета до того, что он становится черным — сгущение красного до предела. И есть левая идеология какая-то совсем другая — скорее, наверно, это экстремизация идей «Яблока» до предела... Это немножко связано с духом правозащитничества... Я не имею ничего против правозащитничества в чистом виде, идея сама хорошая, но её испохабили. Т.е. это как бы некое левачество, которое исходит...

Вот, скажем, есть абсолютный, тоталитарный фашизм. Отталкиваясь от него, к человеческой свободе, к левому можно идти двумя путями. Есть те, которые левее коммунистов — такие левые мне интересны. И есть те, которые левее либералов. Этих я считаю полицейскими Системы. Как правило, они воюют за политкорректность в молодежной культуре, прикрываются лозунгами «революции 68 года», которые в том виде, как они прозвучали тогда, сейчас становятся безобидными.

Просто каждое время выдвигает свои лозунги. Они это «Peace in love», идею легализации марихуаны тащат, а всё это сейчас у нас совершенно неактуально. Милиция должна выступать против легализации наркотиков, потому что это лишит их части дохода. Других этических и прочих причин бороться за легализацию я просто не вижу. Тем более, что опыт Швеции везде показал: от этого уровень наркотиков не снизился, а увеличился, как они не хотели бы это доказать.

Есть принципиальное антилиберальное левачество, есть либеральное левачество. Я против либеральных леваков. А в песне этот вопрос поставлен шире: там говорится о скинах, поющих по-английски. Речь идет о форме и содержании. Система очень любит бал-маскарад. На балу-маскараде действительно нужны люди с повязками, люди с лысыми головами и волосатые борцы с ними. Спектакль продолжается…

Е.В.: - Так можно было бы красиво подать — «вот, у нас экстремисты», да? Заповедничек такой? В этом смысле?

А.Н.: - Да, экстремисты, заповеднички и т.д. и т.п. В принципе, это большая песня в нескольких частях. В одной части этой проблеме посвящен «Контркультурный блюз». Ещё, допустим, «Похождение Буратино». Это выпад, наверное, больше в сторону экстремистских партий. И не только. Но это одна и та же проблема «общества спектакля».

Я плохо знаком с тем, что сейчас пишут крайне левые мыслители. Но из того, что читал, мне больше всего любим Ги Дебор: «всё общество — спектакль». Мне кажется, что это намного дальше и глубже, чем какие-то антифашистские потуги. Общество пародирует, превращает в часть спектакля любое: левое, правое, какое угодно действие. На этом уже уровне Система переходит в категорию религиозного уровня. Т.е. это фактически, ну майя какая-то, как буддисты говорили, — полоса неведения, полоса призраков. Призрачное царство князя Мира Сего. Здесь мы выходим на религиозную категорию, встречаемся с громадной запредельной сферой неподлинного. Вся реклама от первого до последнего кадра сплошь пронизана этим духом неподлинности. Вся политическая реклама, какая угодно... Слова обесценились. Ницше сказал: «Будет время, когда слово «дух» будет обозначать «грязь». Это и есть общество спектакля.

Е.В.: - Есть выхолощенные, вырванные с корнем одна-две столицы, эти самые Вавилоны, с совершенно особенной жизнью, с особыми проблемами, духом, перформансами, стилистами, визажистами... И есть остальная страна, которая живет совершенно противоположно. Эти два мира между собой хоть как-то коррелируют? Они примиримы могут быть, могут друг друга понять когда-нибудь? Или они только в вечном противостоянии одного с другим?

А.Н.: - Когда я говорю слово «москвичи», у меня язык не повернется сказать что-нибудь плохое обо всех, хотя бы потому, что я вспоминаю такого москвича, как мой друг Миша Калиновский, у которого вписывается пол-страны от казахов до меня, грешного. Речь идет именно об отвлеченных силах, которые порождают деньги. Мой вечно безработный друг Миша Калиновский поставил целью поиск работы, ходил на биржу труда. Он увидел статистику, кто больше всего сейчас требуется Москве. И как ты думаешь, кого больше всего не хватает?

Е.В.: - Совершенно не представляю!

А.Н.: - Я тебе могу сказать. С огромным отрывом раз в пять или шесть там не хватает ментов.

Е.В.: - В Москве?!

А.Н.: - Да! Которые стоят там на каждом углу.

Е.В.: - Какой-то мрачный анекдот получается...

А.Н.: - Нет. В свое время Александр Дугин, замечательный дядька во многих вещах, если не считать его «масонской рутины», писал, что чем государство сильнее, тем сильнее оно направляет свою агрессию вовне, т. е. для сильного государства характерна огромная мощная армия.

Е.В.: - Внешняя экспансия?

А.Н.: - Нет, условно внешняя экспансия. Необязательно она должна быть в активном варианте, может быть оборонительной. И в правительстве фигурируют оборонительные структуры, они имеют влияние...

Силовые структуры у нас бывают трёх видов. Собственно стратегические войска, спецслужбы и ментовка. Дугин писал, что в сильном государстве стратегические войска доминируют, определяют логику государства. Спецслужбы работают и там, и там — их деятельность может быть направлена и на поддержку сил государства, и против собственного народа. А в слабых колониальных государствах самую главную определяющую роль получают структуры охранительного толка, то есть милиция, жандармерия. Характерно, что ни одно латиноамериканское государство не победило бы ни в какой войне с любой европейской державой, потому что у них армии практически нету.

Е.В.: - Мощные внутренние карательные органы?

А.Н.: - ...внутренние карательные органы предельно мощные. Ярко этот процесс развивается в нашей стране.

Е.В.: - На Филиппинах сейчас идут уличные бои, о чем анархисты с радостью сообщают...

А.Н.: - Насколько я слышал, там просто ставится потихоньку путинский вариант, состоящий в том, что там был свой Ельцин, который довел страну до колониального состояния. Народ восстал, и сейчас под это дело хотят подвернуть более патриотическую идеологию.

Анархисты же рады повопить по любому поводу. Мудрее надо быть. Анархисты у нас или инфантильные идиоты или люди 16-18 лет. Конечно радостно, когда люди на улицах. Но у нас в 1991 году тоже люди на улицах бегали. А чем это кончилось?

Е.В.: - А в 1993-м бегали меньше?

А.Н.: - В 1993-м это кончилось поражением. Если бы те защитники Белого Дома победили, то был бы какой-то совсем иной путь развития. Мы об этом не знаем. Может быть, нас после этого разгромили бы при помощи военной агрессии.

Я говорю о победивших бегавших по улицам молодых людях в 1991 году. О бархатной революции. Мне кажется, что там происходит не бархатная революция, а квазипатриотическая. Либерализм, возможно, подменится правым либерализмом. Путин являет собой правый либерализм, когда система полностью умудрилась нацепить на себя патриотические лозунги. Почему у нас все умеренно правые партии подохли на этих выборах? РОС, в котором я состоял... Они получили ноль с чем-то процентов...

Система забрала все их лозунги, не изменив ничего. Одна победоносная операция в Чечне, на которую угроблено невесть сколько денег, перекрыла всё.

Нет, я не говорю, что Чечню не надо было поставить на место. Просто мне кажется, что этим должна была заниматься не регулярная армия на территории нашей державы, что привело к необратимому уже противостоянию чеченцев и русских. Это должно было делать на пять лет раньше ФСБ, которым руководил В.В. Путин. За пять лет до этого любое построение структур, которые работают на разделение страны, нужно было просекать. Когда устроили грандиозную бойню, понятно, что чеченцы будут ненавидеть русских еще 200 лет...

Я ни в коем случае не призываю к той мерзости, к которой призывали наши леваки. Мне сказал один из этих леваков, которого зовут Влад Тупикин: «Как можно петь о каких-то сербах, когда у нас рядом горят мирные чеченские деревни?!» Я прекрасно понимаю, что наши солдатики там наворочали, и мирные чеченские деревни горели, и что чеченские боевики там убивали русских людей и женщин русских насиловали. Это война. Это жуткая логика войны. Но чтобы ее предотвратить, чтобы не было войны, должно было действовать за пять лет до армии наша ФСБ. Где она была до этого?

Е.В.: - Я беседовал пять лет назад с Жариковым. Он сказал такую вещь: нам нужно не пытаться разрушить как-то Систему снаружи, наскакивать на нее, отпускать в её адрес какие-то проклятия, а стараться создавать альтернативную, аналогичную конструкцию. Может быть даже более высокого уровня интеллектуального и, так сказать, технологического. Либо такой сценарий, да, либо сценарий какого-то так сказать около прохановского типа, просто духовного противостояния.

А.Н.: - Противостояние прохановского типа — это жесткое идеологическое противостояние, притом в рамках мягкой софт-идеологии, которую нормальная Система пожирает прекрасно. Почему их так долго просто глючило, как плохо поставленный «Windows»? После того, как Путин пришел к власти, они никак не могли понять, хороший он или нет. В одном номере «Завтра» писалось, что хороший, потом — плохой, потом — хороший, потом — плохой. Они привыкли мыслить в идеологических терминах, только в идеологических. А когда с телевизора стали говорить вещи, похожие на содержание предыдущих ста пятидесяти номеров газеты «Завтра», их заглючило, естественно...

Я все-таки сейчас не дерзну говорить о советах, так как у нас практически все хотят спасти Россию. Я скажу сейчас несколько пессимистических и непессимистических вещей. Во первых, я не дерзаю создавать идеологический конструкт, спасающий Россию, — их создано достаточное количество. Моя скромная задача как поэта, как человека с гитарой, как верующего человека, — пытаться участвовать в воспитании некого типа человека в своих слушателях, такого, при обилии которых распасться Россия не может. Гражданина, человека-гражданина, человека, думающего о судьбах, понимающего свою ответственность за судьбы страны, за судьбы мира вообще, за человечество вообще и всего Великого проекта Господа нашего вообще. Я не втискиваюсь в узкие религиозные рамки, это лично мои рамки, я говорю, что это задача общегражданская, общечеловеческая, гуманистическая вообще.

Создавать идеологические версии я все-таки не дерзну, потому что это не мое дело. Каждый на каком-нибудь фронте должен делать свою маленькую часть работы. А о перспективах... Одна из центральных моих песен о том, что грядёт великая война. Такой войны не знала Земля. Будет Нюрнберг обязательно над всеми победителями. И над всеми, кто сдал свой Брест на радость последним земным хозяевам. Это героическая логика поражения.

Я боюсь, что на земном уровне такой проект, как Россия — страна-мессия — обязательно проиграет. Христианская религия однозначно говорит о финальном, земном поражении сил добра, но это поражение должно быть героическим. Поражение защитников Брестской крепости, которые бились до последнего патрона, потому что знали, что делают правое, что огромная победа за нами. Это не должно быть сдачей, это не должно привести к унынию, это должно вывести новый тип человечества, которому не обязательно поднимать бокал шампанского за победу, которая будет — не будет. Дело не в этом. Дело не в том, что там будет. Есть будущее или нет, это не важно. Важно, какой ты есть здесь и сейчас. Вот эту логику я пытаюсь своими песнями для своих слушателей сделать естественной, нормальной логикой.

Боюсь, что Россия будет распадаться дальше. До какого предела она будет распадаться, чтоб действительно начался народный подъем, не знаю. Но, судя по всему, для того, чтобы народ поднялся, нужны очень серьезные реальные потрясения. Может быть, это будет распад территории, может быть, это будут какие-то совершенно катастрофические межнациональные и демографические проблемы... Вот тогда уже наш спящий под морфием телевизоров народ встанет. Это будет гораздо позже. Пока я занимаюсь поиском тех самых, как поет Подорожный, хороших людей. Пытаюсь воспитывать что-то в тех, кто мне верит. Всё. Моя задача скромна, я не претендую на многое.

Е.В.: - На твоем участке фронта это удается?

А.Н.: - Часто да. В чём-то нет. За все отвечать нелегко. В чем-то удается.

Тогда я говорил о своей скромной роли, то есть каждый должен на своей ниве пахать. Собственно задача искусства, задача культуры, нормальной культуры, не масс-культуры — это создание определенного типа человека, воспитателя этой задачи. Меня часто упрекали брошенные, забытые мною партии чуть ли не в предательстве, в чём-то еще... Сколько раз я видел людей, которые полностью положились на партию или на какую-нибудь идеологию... Несколько раз видел в своей жизни. И которые потом встретились с полным крахом: партия распалась или фатально проиграла на выборах, и человек теряет начисто жизненные ориентиры, пить начинает, еще что-то... У него все было построено на этом типе войны.

Моя цель — это воспитание человека, который не сдастся ни при каких условиях. Который будет интегрально мыслить. На самом деле существует только две стороны. Мы понимаем их как Бог и Дьявол, а в какой-то момент она может принять сторону Нового мирового порядка. Она может принять сторону президента, который победит на выборах усилиями чиновников, может принять сторону какой-нибудь порнушной рок-звезды, которая проповедует гей-секс и наркотики, может принять роль какой-то псевдопатриотической партии — всего, что угодно. Человек всегда может найти место для войны. Не бывает вечного положения вне игры, которым так плакалась наша лишняя интеллигенция времен конца XIX века. Проблемы лишнего человека не существует, она придумана. Как раз таки попытаться вывести универсальный тип противостояния — моя задача. Хотя сложно говорить о специально культивируемой задаче...

Е.В.: - Летовская тема «Я всегда буду против» насколько далеко отстоит от этого?

А.Н.: - Летовская тема часто бывает слишком нигилистична. Слово «против» только вторично по отношению к слову «за». Если слово «за» в каждом отдельном случае выходит на первый план, то «против», естественно, всегда, потому что это всегда мешает. К сожалению, лозунгом «Я всегда буду против» пользуются люди с известной болезнью, которая описана в нашей литературе прекрасно, которая называется нигилизм. Это просто отрицание ради Ничто. Ради nihili. Нигилизм присутствует в огромных количествах в нашей экстремальной политике. Не буду называть конкретные газеты...

Сколько раз я встречал откровения каких-то явно сексуально неполноценных подростков, которые мечтали о том, как они с жуткими повязками на руках постреляют сотни тысяч того-то, того-то и того-то, настроят 25 тысяч концлагерей, еще что-то такое произведут. Никакого это отношения ни к революции, ни к чему хорошему это не имеет. Это всего лишь какие-то сексуальные комплексы, к Фрейду надо обращаться. Нигилизм прекрасно описан в романе Ф.М. Достоевского «Бесы».

Е.В.: - Ставрогин — это плохо?

А.Н.: - Нет, нигилист там не Ставрогин. Нигилист там товарищ Верховенский и его сотоварищи. Просто в отдельно взятом противостоянии «Система — Контркультура» на самом деле порождаются равные по духовности монстры. Люди определенного типажа, если их волей судьбы заносит в Систему, становятся приспособленцами — кладутся под Систему, начинают бабки зарабатывать и место под солнышком искать. Люди такого же типажа, но попавшие в контркультуру, — это люди, как правило, несостоявшиеся, просто не вписавшиеся...

Е.В.: - Лузеры?

А.Н.: - Ну да, скорее да. И они тогда начинают реализовывать собственный комплекс неполноценности, свой комплекс неудачника, помноженный на собственный эгоцентризм, эгоизм. И получается отраженное нигилистическое зеркало того же самого. Если наш мир лежит в подавляющем большинстве (я имею в виду не мир, не землю, ни деревья, ни людей, а мир искусственных отношений, созданный городами и технократичной цивилизацией) всё-таки лежит во зле, то контркультура — это только духовная культура и никакая другая. Если так называемая контркультура только претендует на момент революции, т. е. несет в себе те же самые болезни, только в кривом зеркале экстремистском («Вот я их всех сейчас постреляю, козлов!»), то это уже отраженная зеркалом Система, это нигилизм. Это осадок Системы — не больше того.

Кстати это было очень хорошо описано у Ницше, когда он ругал определенный тип христиан. Он писал о нигилистах-анархистах, которые говорили, что вот сейчас придет революция, мы всех перевешаем, наступит что-то такое классное. Есть такой тип христианина, который выступает за то, что будет Страшный Суд, и все вы, козлы, в ад попадете, и нам будет классно. На самом деле, логика христианства — это прозвучало у многих старцев, — «если есть один грешник на земле, то я грешнее». Вот логика христианина, ничего не имеющая близкого с нигилизмом.

Е.В.: - Революция как факт объективный, это хорошо или плохо?

А.Н.: - Революция — это... Как относиться к осени, к весне?.. Революция — это что-то типа времени года в истории. Это прорыв некой опухоли... Это естественный процесс. Естественно, очень болезненный, связанный с накопившимися внутренними проблемами данного народа. Ничего, образцового, идеального высокого в ней нет. Запредельно, образцово низкого в ней тоже нет. Это естественное явление, соответственно, оно имморально.

Е.В.: - Из предыдущего монолога получается, что люди свою неизживную социальную природу просто подверстывают в более уместную, более адекватную идеологическую начинку. Если мне хочется кушать, я буду, наверное, буржуем считаться официально; если у меня проблемы в жизни, назовусь-ка я Врагом Системы, да? Подам это красиво, подам это идейно…

А.Н.: - А мне все-таки не хочется, чтобы всё следовало натуралистической логике, которая была описана в так называемом критическом реализме, что любая позиция человека социально обусловлена. Мне все-таки кажется, что есть некая абсолютная позиция честного человека, который независима от его классового происхождения, социальной логики и тому подобного. Именно эта позиция будет при этом социальна, политична.... Это подлинная, абсолютная позиция.

Е.В.: - Которая даже сверхсоциальной получится, то есть преодолеет эту самую природу?

А.Н.: - Человек — это то, что следует преодолеть. Никуда не деться от этой христианской максимы, преподанной великим Ницше.

Е.В.: - О совмещении Модернизма и Традиции?

А.Н.: - Традиция всегда существует здесь и сейчас. В журнале «Иначе» говорится о необходимости найти совпадения модернизма, даже авангардизма, и традиции. Мне кажется иногда, что Вадим сотоварищи нередко палку перегибают. У них, в их совпадении за кромешным авангардом начинает пропадать Традиция. А человек должен набраться какой-то внутренней тишины, одиночества и отважности, то есть совместить это самое несовместимое.

У нас очень многие часто подаются под видом Традиции в ретро-клуб по изучению русской старины. Но это является противоположным. Тем же самым являются интеллектуальные изыски на тему этого самого совпадения. Как тоже сказал Подорожный, «От ума это все, от ума...» От сердца должно быть это совпадение Модернизма и Традиции, а не от ума человеческого. Если уж наступило время, когда «товарищу майору» может рога наставить хакер, то значит надо уважать хакера. Настало такое время, я не против современных технологий, я не противник современных явлений культуры. Я просто всегда думаю, что каждое явление в каждом отдельном человеческом случае имеет и свою отдельную этическую оценку.

Традиция действительно совпадает с авангардом, только не в умственных построениях, а в корне своем имеет некое совпадение в сердце. Я вспомнил вещь, которая в свое время меня покоробила у родоначальника современной идеи совпадения Модернизма и Традиции Александра Дугина. Я читал его статью в одном журнале, посвященную волшебной сказке. Он начал доказывать, что собственно инициатические сказки начисто лишены какого-то сердечного, морального, человеческого, совестного начала. Я не считаю так, я не верю. Именно поэтому у меня, кстати, в одной из песен противоположное прочтение известной истории про Снежную королеву и Кая с Гердой. Дугин написал, что придурок Кай вернулся к Герде, стал обыкновенным бюргером, который ел сосиски, а нужно было остаться навсегда бесстрастным, как Гитлер, в объятиях Снежной Королевы. А все-таки в тексте Ганса Христиана Андерсена был момент, который не пропустила советская цензура, когда Герда перед тем, как разрушился замок Снежной Королевы, просто прочитала слова «Отче Наш». Советская цензура это забыла.

По поводу того, отчего я обращаюсь к современным коммуникациям... Не только в пафосе православной церкви, которая на всех направлениях отрицает Интернет, но и в тезисах некоторых рок-н-ролльщиков (Бори Усова, Ермена Анти) можно услышать недоверие к Интернету. Мне хочется здесь сказать что-то рациональное.

В стране, где Система через МПС сделала все, чтобы люди доброй воли никогда друг друга не увидели, чтобы разобщились предельно... Где телеграммы стоят так, что маленький люмпен-интеллигент из поколения дворников и сторожей залезает в карманы и не может найти эти деньги. Телефонные переговоры дорожают часто. Интернет — наиболее дешевое средство встречаться. И не только встречаться, но и достаточно пространственные телеги ставить на всеобщее обозрение. Пока еще Интернет — это пространство свободы. После событий 11 сентября Америка делает всё, чтобы закрепостить его, поставить его полностью под контроль спецслужб.

Но я лучше напомню о его происхождении. Да, он возник в Америке, таким образом, Америка — не всегда зло. Он возник в Америке, когда начала возобладать идея о некой централизации государственных университетов, когда университеты начали просто-напросто сокращаться, как у нас сейчас происходит. Просто это происходило не в нашей колониальной стране, а в богатой Америке, и происходило в меньших масштабах. И тогда американские профессоры-математики придумали Интернет как антибуржуазное средство воздействия на массы. Придумали бесплатные способы переписки. Бесплатные, неконтролируемые никакими спецслужбами, чиновниками... Человек «А» посылает человеку «Б» сообщение, и никто больше за этим не следит. По крайней мере, никто за это не взимает мзду.

На данный момент Интернет является средством свободы. Здесь пока еще существуют сайты всех нежелательных Системе людей — пусть они называются «сатанисты», пусть они называются «мусульмане», пусть они называются «беспредельно православные». В любом случае это люди, которые не нужны Большому Брату, которые неприятны ему, от которых тошнит.

Когда Михаил Вербицкий, один из соратников Дугина, этот вопрос поднимал, он говорил, что имеют доход от Интернета только порносайты, остальные люди выкладывают свои материалы туда бесплатно. В этой бесплатной свободе слова Интернет и существует.