Е.В.: - Как ты думаешь, наше нынешнее время — не только стык веков, но и стык тысячелетий — когда-нибудь окрестят как-то наподобие Серебряного века? Если да, то как оно может называться? И какое место ты себе отводишь в этом веке как поэту?

К.А.: - Во-первых, нужно уточнить, что речь идёт именно о русской культуре. Бесспорно, как-нибудь это время окрестят. Как именно — пока непонятно. Но я думаю, что это будет всё-таки не Серебряный век, а как-то похуже.

Е.В.: - Медный?

К.А.: - Может быть, даже и не Медный. Честно говоря, у меня присутствует ощущение того, что происходящие сейчас с нашей культурой процессы очень серьёзны и очень негативны.

Е.В.: - Это общее, стихийное ощущение? Или его можно наполнить примерами?

К.А.: - Тогда я развёрнуто отвечу... Сначала у меня было ощущение, что я, наверное, старею. Или взрослею. И начинается болезнь возраста, когда мне кажется, что всё вокруг плохо, всё становится хуже, чем было когда-то. Я имею в виду культуру и искусство.

Но вдруг недавно я понял, что моё мнение объективно. Всё действительно плохо. Начиная от той музыки, которая преобладает на радио, на телевидении, и заканчивая всевозможными печальными явлениями типа закрытия Концертного зала зоопарка. Во всех областях культуры, куда ни погляди!.. Происходит упадок образования — посмотри, что творится со школами и с учителями. Далее... Я не вижу хороших фильмов в последнее время. За пять последних лет я видел только один новый российский фильм, который меня действительно затронул и показался глубоким — это «Нежный возраст» Соловьёва. Что касается литературы, тоже ничего хорошего в последнее время я не нахожу.

В ситуации, когда культура медленно и верно умирает, можно сделать два вывода: либо это постоянное состояние культуры во все времена (может быть, всегда у людей было ощущение, что культура загибается, а на самом деле она выживала), либо действительно сейчас для культуры сложилась крайне кризисная ситуация. Как она будет развиваться, я не знаю. Может быть, это временное явление, и всё снова возродится и оживёт... Абсолютно всё не может заглохнуть, потому что культура — величина постоянная.

Что касается музыкальной культуры Питера, то мне кажется, что очень мало осталось людей действительно интересных и достойных, которые продолжают что-то делать. Из разговоров с ними я понимаю, что они примерно также чувствуют: всё плохо, явление умирает. Но нужно хотя бы достойно пережить эту смерть. Те музыканты, которые постоянно фигурируют в «Арт-городе», — Комаров, Башаков, Митя Максимачёв, Настя Макарова — меня как бы поддерживают. Я знаю, что есть эти люди, они что-то делают, — значит, всё в порядке. Значит, всё пока идёт нормально. Может, всё ещё и обернётся в лучшую сторону. Естественно, что всякие неудачи, связанные с ними, тяжело переживаются.

Слава Ковалёв, история с закрытием зала в Зоопарке — ещё одно подтверждение того, что ситуация очень тяжёлая. Либо действительно на стыке тысячелетий нагнетается обстановка, либо это связано с тем, что исчерпал себя некий потенциал современной русской культуры. Чего-то настоящего, такого, чтоб цепляло, осталось очень мало. Если раньше, несколько лет назад, для меня вся русская рок-музыка была глотком чего-то настоящего и действительно ценного, то сейчас от этого ощущения практически ничего не осталось. Если пять лет назад я слушал очень много групп и исполнителей, и это мне нравилось, как-то подпитывало меня, то сейчас из официально признанных людей я слушаю только Гребенщикова. Остальные меня совершенно не интересуют. А из неофициально признанных — Комарова, Башакова, всех участников «Кучки». «Кучка» по этому принципу и формировалась: туда приглашались люди, которые, на мой взгляд и на взгляд Саши Петерсона, пытаются делать что-то настоящее.

И своё место в этом процессе я вижу в том, чтобы продолжать делать то, что должен делать: писать песни, сказки, издавать книжки. Пытаться делать всё это не на худшем уровне, а лучше — так, как это должно быть, по моему мнению. Пытаться приблизиться к понятию «произведение искусства».

Е.В.: - В каком смысле: профессионализма, искренности, разнообразия?

К.А.: - Наверное, во всех. Просто они приходят с разных сторон. Искренность изначально либо существует, либо нет. К искренности можно добавлять профессионализм, потому что на одной искренности многогранное произведение искусства не создать. Многогранность в том и состоит, что содержит в себе и искренность, и профессионализм, и актуальность...

Мне не удаётся абсолютно чётко и напрямую изложить свои мысли в беседе, но рождаются песни. На последнем нашем альбоме есть песня «Отечество Ионы» — она лучше выражает то, о чём мы сейчас говорили.

Е.В.: - Никак специально формулировать название этого века мы не будем?

К.А.: - Да, это будет видно уже со стороны. Когда пройдёт ещё лет сто... Потом какой-нибудь остроумный человек назовёт. А сейчас ещё не время.

Е.В.: - Насколько применим к тебе девиз «Ни дня без строчки»?

К.А.: - В очень маленькой степени. Одно время у меня было правило: «Если можешь не писать — не пиши». Не пиши, пока очень-очень не захочется. Пока ты не поймёшь, что не можешь не написать. В тебе что-то рождается, ты несколько дней терпишь и думаешь: «Я не буду это писать». Если это вещь ненастоящая, проходная, она так и проходит. А если это что-то настоящее, то оно остаётся в голове, продолжает долбить, и в какой-то момент ты понимаешь, что уже родилось — осталось только срочно сесть и записать. Но чтобы писать каждый день именно для того, чтобы писать — просто как самоцель — такого у меня нет. Иногда я жалею, что не могу заставить себя ежедневно записывать хоть что-то: наблюдения, хоть какую-нибудь фразу... А иногда я наоборот думаю, что это правильно.

Я очень неорганизованный человек в смысле своего творчества: могу неделю писать что-то ежедневно, а могу ничего не писать месяц — только читать книжки и наблюдать за происходящим. И никакие попытки как-то это систематизировать пока не увенчались успехом. Может, это и правильно. А может, и неправильно: говорят же, что талант — это трудолюбие, а я, наверное, человек очень ленивый. Иногда у меня рождается какая-то мысль, я два дня думаю, что надо бы сесть и её записать, но до бумаги так и не дохожу, а мысль исчезает.

Е.В.: - Когда я читал интервью с тобой и статьи о группе на сайте ЗИМОВЬЯ, то заметил, что прямо-таки красной нитью проходит слово «спонтанно». «Спонтанно возникший концерт Константина Арбенина», «спонтанные кухонные выступления»... Действительно очень многое спонтанно происходит?

К.А.: - Я говорил, что не могу систематизировать себя, поэтому большинство событий в моей жизни происходит действительно спонтанно. Хотя сейчас, казалось бы, есть ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ — не просто любительская группа, а как бы организация, в которой мы работаем. Поэтому приходится не только планировать концерты, но и вырабатывать стратегию: «этой весной мы записываем альбом, следующей осенью делаем спектакль»... Такие общие вещи я в голове держу и знаю, что, например, к осени я хочу доделать новый музыкальный спектакль, чтобы осенью начать его записывать. Но вот идеи иногда приходят спонтанно.

В музыкальной сфере я работаю с Сашей Петерсоном, который, наоборот, человек очень скрупулёзный, правильный и «расписанный», то есть он знает, что будет завтра и послезавтра, что нужно делать... В этом смысле я уверен, что ЗИМОВЬЕ не достигло бы тех высот, которые есть сейчас, если бы не Петерсон. Так бы и происходило всё спонтанно...

Е.В.: - В одном из интервью ты сказал, что без особого энтузиазма относишься к идее делать электронную музыку, использовать совсем уж искусственные звуки... Но сейчас появилась у Егора среди прочих инструментов флейта с процессором. Нет желания и дальше двигаться в этом направлении?

К.А.: - У меня нет такого желания, потому что я всё-таки ощущаю себя литератором. Наоборот, у меня есть желание окончить музыкальную деятельность и окончательно уйти в писательство. Не знаю, насколько это будет возможно, поскольку это процесс от меня независящий.

Мы со временем пришли к мысли, что ЗИМОВЬЕ — акустическая группа, и акустическое звучание должно быть главным. Электрические концерты — это не более чем развлечение. У других групп электрическое звучание — это главное, а акустические концерты — это лёгкий жанр. У нас наоборот. Поскольку тексты имеют очень большое значение, лучше никак от них не отвлекать. Видимо, по музыкальным ощущениям я минималист. Всё это идёт оттого, что я не музыкант.

Что касается электронных проектов... У Егора есть такое желание. Во-первых, он записывает свою музыку. Кроме того, делает электронные аранжировки. Я отдаю песни в том виде, в каком они есть у меня, а он чего-то придумывает, обрабатывает её до неузнаваемости... Я к этому отношусь как к эксперименту — раз Егору интересно, я тоже ничего против не имею.

Е.В.: - А вообще по звучанию, особенно в акустическом варианте, это XIX век? Нет? По романсу...

К.А.: - Не знаю, я никогда не думал, что это прошедшее время... В романсе, конечно, есть доля стилизации, даже пародийности... Но мы никогда не думаем, что звучание должно быть как в XIX веке. Нет желания ни подо что подгонять... Только по результату — если получилось что-то похожее на какое-то время... Но это происходит независимо от нас...

Е.В.: - И тоже спонтанно?

К.А.: - Тоже спонтанно. Я недавно понял, что не я решил создать группу, познакомиться с Сашей Петерсоном и основать ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ. И даже не Саша Петерсон решил сделать группу, познакомиться со мной и так далее... Видимо, существовало где-то в метафизических пространствах такое явление, как ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ. И оно собрало меня, Сашу Петерсона, Егора, Толика — нашего барабанщика, и воплотилось в нашем мире в таком вот виде. И это не я хозяин и руководитель ЗИМОВЬЯ, и не Саша Петерсон — директор, а все мы — частички этого организма, который существует со своими задачами, функциями. И он знает, для чего существует, а мы не знаем, по большому счёту... Зачем это ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ? Мы просто выполняем своё дело, работаем на это Явление. Я надеюсь, что это всё-таки Явление...

Поэтому всё, что происходит, диктуется этим организмом — ЗИМОВЬЕМ ЗВЕРЕЙ.

Е.В.: - Эгрегором?

К.А.: - Да, можно, наверное, и так сказать... Поэтому и слово «спонтанно» — мы-то не знаем, чего он хочет, а он знает и просто вовремя расставляет кого куда...

Е.В.: - А не скучно жить с таким ощущением, что всё уже, в общем-то, решено, и осталось только слепо следовать чьей-то воле?

К.А.: - Это касается в моём случае только ЗИМОВЬЯ ЗВЕРЕЙ, а кроме ЗИМОВЬЯ у меня есть масса интересных дел, которыми я занимаюсь. Я не имею в виду, что я пешка в руках судьбы. Тут другое ощущение: я нужен этому явлению, я могу ему помочь, и всё, что от меня зависит, я для этого делаю. И даже могу как-то влиять на этот путь: что-то предлагать, что-то, наоборот, отвергать. Мы компаньоны. Тут отношения не господина и раба, общение идёт на равных. Я не винтик в этом организме, я, скажем, мозг в этом теле. Или сердце. Мозг человека является рабом организма или господствующим органом?

Вообще, вопрос свободы воли — это для меня вопрос вопросов. Сам для себя я его ещё не решил. Иногда мне кажется, что ничего нельзя сделать самостоятельно, а иногда кажется, что только самостоятельные поступки и имеют смысл.

Я никогда не рассматривал ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ исключительно как рок-группу, которая исполняет песни. Хочется, чтобы этот организм стал чем-то более широким: чтобы мы сделали музыкальный спектакль... Надоедает всё время петь со сцены песни, причём, одни и те же. Сделали спектакль, выпустили альбом «Антиутопия», который, по сути, совсем не музыкальный альбом в общепринятом смысле. Хочется чего-то большего: сломать рамки, натоптанные границы. «Группа должна петь песни». Мне хочется, чтобы группа организовывала фестивали, выпускала книжки...

Е.В.: - Почему бы не пофантазировать? Музыкальный театр «Зимовье Зверей»?

К.А.: - Что-то в этом роде, хотя мне самому выражение «музыкальный театр» напоминает «Театр песни Аллы Пугачёвой», поэтому не очень нравится. И потом я, как ни странно, не очень люблю театр в том виде, в котором он существует. Хотя определённая степень не то, чтобы театрализации... Хочется драматизировать всё это! Чтобы появились образы, сюжет, глубина. Самый лёгкий путь — сделать ещё один музыкальный спектакль «Звери ищут лето», непосредственно по сказке «Зимовье зверей». А вообще у меня сейчас зреет даже не мечта, а намерение к следующему году дописать свою вещь «Дон Диего и плагиат», фрагмент из которой вошёл в «Антиутопию». Я хочу её закончить и сделать моноспектакль без музыки ЗИМОВЬЯ ЗВЕРЕЙ. Какая-то музыка там предполагается, но не песни.

Ну а ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, естественно, продолжит своё существование. Просто получается так, что и песни продолжают сочиняться, стало быть, ЗИМОВЬЕ живёт. В то же время сочиняются и какие-то прозаические вещи, и драматургия.

Мне ещё в детстве не хотелось заниматься каким-то одним делом, и сейчас я это практикую. Например, я рисовал...

Е.В.: - По поводу этой спонтанности, эгрегориальности... К случайностям, всяческим оказиям, совпадениям ты как относишься? Всерьёз воспринимаешь? Действительно какие-то вещи происходят неспроста?

К.А.: - Я считаю, что неспроста. У меня в жизни было очень много таких случайностей, которые «просто случайностями» быть не могут. Я не верю в «просто случайности». Всё закономерно, и именно из случайностей всё и состоит. Случайности — это такие винтики и вешки, из которых потом выстраивается что-то большее.

Е.В.: - А гороскопы?

К.А.: - Я знаком с гороскопами лишь немного. У меня жена занимается астрологией, а я чуть-чуть скептически к этому отношусь. Хотя понимаю, что это такая же наука, как и все остальные. Я вообще науки люблю и уважаю, потому что я человек неучёный. Перед науками я преклоняюсь. Думаю, что в астрологии очень много мракобесия и шарлатанства, но сама по себе наука в этом не виновата. Как все науки, она несёт в себе серьёзное зерно, но как это применить к жизни, я не знаю. Я, во-первых, не интересуюсь совершенно гороскопами. Даже если мне что-то говорят, то стараюсь не запоминать. Во-вторых, у меня не было возможности проверять и сравнивать, работает это или нет. Как раз тут я придерживаюсь мнения, что нельзя зависеть от гороскопа, нужно действовать самому. Поэтому меня никогда не интересовало то, что со мной должно произойти.

Е.В.: - Тогда ещё один вопрос из зала: «Почему у ЗИМОВЬЯ ЗВЕРЕЙ никого нет на подтанцовке?» Люди интересуются!

К.А.: - Я думаю, под нас очень трудно танцевать и подтанцовывать. Хотя мне очень нравится, когда на концертах выходят люди и начинают танцевать. Мне кажется, что мы чересчур серьёзная группа, поэтому я всегда радуюсь, когда находятся в зале люди, которые это всерьёз не воспринимают. Мне кажется, что у меня очень мало действительно весёлых песен — каждая такая на вес золота. Песни в мажоре у нас вообще можно на пальцах пересчитать. Мы постоянно пытаемся их вставить в концерт, чтобы разрядить обстановку. Когда сначала мы людей загрузили, потом нужно дать возможность и потанцевать, и расслабиться. Но думаю, что до подтанцовок на сцене мы всё-таки не дойдём.

Нам же много предлагали, и мы даже экспериментировали со всевозможными шоу, со сценографией. Но я опять-таки склоняюсь к минимализму и считаю, что исполнитель должен быть настолько интересен и глубок на сцене, чтобы ему не нужны были никакие дополнительные эффекты: подтанцовки, видеоряд и так далее...

Так и на практике происходило: когда мы сделали «Свинопаса», сначала у нас были декорации, были предметы, которые я обыгрывал. Потом мы отказались от декораций, остались одни предметы. А на последнем спектакле не было даже предметов, и мы играли, как есть. И это были самые интересные спектакли, как мне кажется, — когда ничего не отвлекает. И ставится очень трудная и интересная задача: без помощи предметов перевоплощаться в разных персонажей. При этом так, чтобы зритель не перепутал, кто перед ним: король это говорит или принцесса...

Также и на концертах. Если поп-исполнитель делает шоу, то, наверное, ему без этого не обойтись. А мне хочется довести жанр концерта до состояния драматического спектакля. Но не шоу-спектакля, а именно драматического спектакля.

Е.В.: - Ради чего это делается, и что должно отличать такой спектакль от концерта? Надрыв? Ещё более усиленные вплоть до экзальтации эмоции? Или не хватает постановочного момента?

К.А.: - Как раз ничего постановочного и зрелищного быть не должно. Всё должно крыться в человеке. Во-первых, нужен большой жизненный опыт и большая наполненность, которых у меня сейчас нет. Поэтому такие задачи я ставлю себе на будущее. Во-вторых, оптимальную подачу надо искать. Может быть, надрыв и экзальтация, но навряд ли... Наоборот, всё должно идти изнутри.

Я для себя определяю понятия, которые сам придумал: «внешний драйв» и «внутренний драйв». Такое впечатление, что многие нынешние рок-звёзды исходят на внешний драйв, при этом у них нету драйва внутреннего. Это чревато тем, что на концертах ты этот драйв чувствуешь, всё кажется мощным и интересным, а когда ты смотришь тот же концерт в записи или слушаешь кассету, то никакого драйва нет. Потому что внешний драйв не сохраняется на материальных носителях. Это сиюминутное ощущение.

А драйв внутренний — более сложная вещь. Его очень трудно достичь, зато он сохраняется даже на плёнке. Мы говорили об этом с Кириллом и с Толиком Багрицким по поводу того, что исполнитель должен выходить один, даже без группы, петь какую-нибудь очень простую песню, и это всех должно хватать. Как добиться того, чтобы минимальными средствами достичь максимального результата?

Есть такой человек Олег Дегтярёв. Меня с ним познакомил Кирилл. Когда-то он участвовал у нас в «Кучках», а сейчас практически не играет, потому что ушёл с головой в восточную философию. Я в этом некомпетентен, поэтому даже не могу сказать, как это точно называется...

Когда он ещё не совсем ушёл в восточную философию, но всё-таки довольно сильно продвинулся, он участвовал в двух наших фестивалях. И я обратил внимание, что, выступая на концерте, человек работает без надрыва, без внешнего драйва, весь в себе, но при этом чувствуется очень сильная подача, сила чувствуется в человеке. Когда его выступление слушаешь на кассете, это ощущение сохраняется, то есть звучание со сцены адекватно звучанию на кассете. Для меня это пример человека с внутренним драйвом.

На той же кучке, где выступал Олег, выступали НОЧНЫЕ СНАЙПЕРЫ и мы, ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ. И у обоих был полный провал на записи, хотя в зале был просто фурор, там била такая энергия! А на записи оказалось всё фальшиво и совершенно без драйва. Я не знаю, как это звучало в зале, но мне казалось, что это очень мощно, круто, мы так здорово поём... Потом послушал запись и ужаснулся: всё мимо, фальшиво. И когда мы сделали кассету с «Могучей кучки»-2000, мы не включили в неё ни ЗИМОВЬЕ, ни СНАЙПЕРОВ именно потому, что нечего было включать. Там всё ужасно было спето. Мы долго выбирали, но так ничего и не выбрали.

И тогда я задумался: почему Олег Дегтярёв нормально звучит в записи, а СНАЙПЕРЫ или мы теряемся? Видимо, на этих концертах мы пытались подать только свою внешнюю сторону, какие мы рокеры крутые... А Олег просто знал, о чём он поёт.

Е.В.: - Кто автор музыки в альбоме «Свидетели»?

К.А.: - Я автор мелодической линии. Поскольку я не играю ни на каких музыкальных инструментах, то все песни сочиняю с готовой мелодией. Прихожу, напеваю их Саше Петерсону, а он уже делает аранжировку. На всех альбомах у нас одинаково: я автор музыки и слов, Саша Петерсон — автор аранжировок. Никаких исключений в этом альбоме не было.

Е.В.: - mp3 в Интернете — это хорошо или плохо? Это один из способов реализации свободы или грязное пиратство, лишающее музыкантов куска хлеба?

К.А.: - Поскольку я с Интернетом никак не связан, то не могу судить. Вообще я не склонен обвинять «пиратов», я терпимо к ним отношусь и считаю, что «пираты» сделали много хорошего.

Опять-таки, я не знаком с деятельностью «пиратов» в Интернете — «пиратов», занимающихся видео и аудио. Поэтому я не склонен выкрикивать лозунги «Долой пиратов!», давить катком «пиратские» кассеты... У меня до сих пор имеются «пиратские» видеокассеты с подборкой отечественных мультфильмов — большие, двухчасовые. Лицензионных таких же я не встречал. «Пиратские» лучше... Но это частный момент.

Е.В.: - А «пиратский» диск ЗИМОВЬЯ с МР3 и фотографиями приходилось видеть?

К.А.: - Да, есть такой. Меня это даже обрадовало, потому что я считаю выход такого диска признаком нашей популярности.

Е.В.: - И не задело нисколько? Обидно не стало?

К.А.: - А чего обижаться?

Е.В.: - Либо из-за того, что низкое качество. Либо из-за того, что не аутентично. Наконец, мимо кассы...

К.А.: - Дело Саши Петерсона, как директора группы, — переживать за это. Меня, как автора, это только радует: больше людей услышало нашу музыку. И кому-то она понадобилась настолько, что её оформили, и ведь не лень было это всё делать! Да, они захотели заработать на этом деньги и, наверное, заработали. Но я не жадный...

Я вообще считаю, что есть я, как автор песен, и есть песни. Так вот для меня важнее песни. Мне не хочется быть популярнее, чем есть сейчас, но хочется, чтобы песни, которые я пишу, стали известнее. В этом смысле «пиратский» диск работает на популярность наших песен, а для меня это главное.

Понятно, что в нашей стране «пиратов» не победить, денег с них не снять. И с лицензионных вещей очень трудно получить много денег. Поэтому мне достаточно того, что у меня есть.

Е.В.: - Ты не боишься, что такой твой ответ будет косвенно воспринят если уж не как призыв «пиратить» ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, то, по крайней мере, как разрешение?

К.А.: - Не боюсь. Потому что «пиратам» моего разрешения не нужно. А честные люди и так не будут заниматься «пиратством».

Е.В.: - К личности Летова и творчеству ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ у питерских музыкантов отношение, как правило, сложное и неоднозначное. В одном из своих ранних интервью ты сказал, что можешь слушать от силы четверть летовских песен, точнее, одну из четырёх. Что привлекает и что именно отпугивает: ненормативная лексика, общая брутальность, умышленно грязный звук, специфическая тематика, связанная зачастую с физиологией?

К.А.: - Во-первых, я давно уже не слушал ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ и с последними их работами совершенно не знаком. У меня был большой период в жизни, когда я их слушал — года три-четыре. Возникло это увлечение совершенно неожиданно: я услышал у одного своего друга альбом «Прыг-скок». Сначала у меня появилось отторжение, а потом вдруг что-то зацепило и стало одним из сильнейших музыкальных впечатлений в жизни, — по крайней мере, в русском роке. До сих пор я помню, насколько это было сильно: это было открытием нового мира, который до этого не был знаком. Я стал слушать и другие альбомы, но если «Прыг-скок» воспринимал целиком, то из других альбомов выписывал себе по две-три песни, не больше.

Что отпугивает? Во-первых, ненормативная лексика, которую я не люблю, — мат в песнях, даже когда он оправдан. У Летова я это ещё могу пропустить, потому что у него, как правило, оправдано. Что касается грязного звучания, то это мне наоборот нравилось. Когда-то, ещё до появления ЗИМОВЬЯ, я думал, что если когда-нибудь будет у меня группа, то образцом звучания и аранжировок должна стать ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Но когда начал петь песни, то понял, что очень сильно ошибся, потому что ко мне, как к человеку, и к моему голосу это совершенно не подходит. Чтобы так звучать, нужно быть всё-таки Егором Летовым.

Тогда это было очень интересно, а потом захотелось чего-то спокойного. Всё-таки эта экзальтированность и неврастения, нервозность на грани нервного срыва очень утомляет. Хотя я отдаю должное Летову, но это всё-таки не моя музыка.

Я считаю, что он действительно поэт. Но последние лет пять никакой потребности его слушать у меня нет, я гораздо охотнее читаю интервью с ним. Видно, что это человек ищущий и переживающий — от этого и его ошибки, и его достижения, а такие люди мне всегда интересны.

И ещё мне всегда было интересно слушать тех авторов, которых я не мог определить, сформулировать. Слышишь песню — и не понимаешь, как она родилась. Это очень редко происходит. В основном я слушаю песни и понимаю, откуда ноги растут; понимаю, что, в принципе, могу также написать. Поскольку я и сам песни пишу, то процесс представляю...

А когда я слышу какую-то песню и не понимаю, как это можно было придумать, то воспринимаю это как чудо. Для меня Гребенщиков и Летов — это люди, процесс рождения песен которых я не могу представить. Это мне непонятно, и этим они мне очень интересны. Как, скажем, Башлачёв или в ещё большей степени Высоцкий: почти каждая песня — чудо. Умом я этого понять не могу.

Е.В.: - С какими самодеятельными изданиями тебе когда-либо приходилось сотрудничать? Чем они оказываются интересны?

К.А.: - Свободой выбора тем и личностей собеседников. Я не со многими самиздатами сталкивался... Особенно часто — с APN и с «Арт-городом». Были ещё различные газеты и издания, но я уже не помню, как они называются. И везде были материалы о тех людях, о которых нельзя прочесть в официальной прессе. И это для меня было самым интересным.

Е.В.: - А насколько серьёзно ты воспринимаешь самиздаты? Ведь собрать большие залы малотиражная пресса не поможет, миллионы фанатов благодаря ней тоже не появятся...

К.А.: - Самое большое преимущество самиздата — целенаправленность, направленность на конкретную аудиторию. Я знаю, что половина из тех, кто читает «Арт-город», это наши слушатели — если не уже состоявшиеся, то потенциальные. Воспринимаю такие издания как что-то очень родное — и сам журнал, и людей, которые там работают, — и воспринимаю всё всерьёз, потому что это ближайшие мои коллеги, это одна инфраструктура.

Е.В.: - Социально-экологическая ниша?

К.А.: - Да, наверное... Какая-нибудь «Панорама TV» — это что-то далёкое от меня, словно из другого мира. А самиздаты — из моего мира, в котором я вращаюсь, в котором вращаются мои друзья. Как же это всерьёз не воспринимать? Это самое близкое и родное.

Е.В.: - Неоднократно в текстах песен встречаются устойчивые образы. Мы выбрали некоторые из них и просим прокомментировать. Первый образ: «календари».

К.А.: - Это для меня сюрприз. Я не то, что не хочу прокомментировать, а просто не могу, потому что застигнут врасплох. Я не знал, что календари часто встречаются и что это устойчивый образ. Это уже мне пища для размышлений.

Я помню, как после выхода первого альбома «Города, которых не стало» мне кто-то из знакомых сказал, что самое часто встречающееся в альбоме слово это «миражи». Я об этом даже не подозревал, а потом послушал и заметил, что миражи действительно часто фигурируют. Вероятно, также и с календарями — откуда-то из подсознания это идёт…

Е.В.: - Хорошо, оставим как домашнее задание. «Заброшенный дом»?

К.А.: - Тоже не задумывался, не замечал. Наверное, у каждого пишущего человека есть какие-то постоянные образы…

Е.В.: - Нет, мы, конечно, неблагодарной вещью занимаемся…

К.А.: - Нет, мне даже интересно! Что там ещё?

Е.В.: - «Рельсы-шпалы».

К.А.: - Значит, так это и есть… Ещё?

Е.В.: - «Витражи». «Разбить витражи». Это к чему?

К.А.: - К счастью. Разбивание витражей — путь от иллюзий к реально существующему миру. К пробуждению, избавлению от ошибочных иллюзий.

Е.В.: - «Бессмертный — вдова».

К.А.: - Наверное, имеется в виду конкретная песня «Спи, идёт война». Только там эти слова соприкасались. Но этот образ я не могу прокомментировать. Это не объяснить словами — как написалось, так написалось…

Е.В.: - Тогда последний вопрос из серии «из зала»: что такое для тебя «родной город»?

К.А.: - Пока я здесь, я не ощущаю, что такое для меня родной город. Если идёт речь о географическом понимании...

Е.В.: - Конечно, нет... Ни в коем случае!

К.А.: - Просто место, где я постоянно живу. Город подпитывает и вдохновляет меня. Когда я долгое время работал в центре города и каждый день ходил по старым улицам, то песен сочинялось гораздо больше, нежели сейчас, когда я живу в Купчино. Хотя я обычно люблю то место, где нахожусь и не мечтаю о том, где меня нет.

Я никогда не думал о родном городе в том смысле, что живу здесь и ощущаю себя гражданином. Начинаю задумываться о городе только когда уезжаю куда-нибудь далеко, и хочется вернуться обратно.

Е.В.: - Насколько я знаю, существует несколько трактовок названия ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ. Наиболее частая, наверное, даже официальная трактовка названия ведёт нас к сказке о зверях, которые уходят от зимы в поисках тепла. Но есть и ещё одна трактовка — из притчи Шопенгауэра о дикобразах, которые пытаются согреться, прижимаясь друг к другу, колют друг друга своими иголками, отодвигаются... И в этом смысле немного абстрактный вопрос: этим самым дикобразам, людям-зверям или просто тем зверям, которые уходят к теплу, удастся когда-нибудь преодолеть свою колючесть? Группа ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ как-то этому способствует, работает над проблемой? Иголки стачивает? Или она не в силах преодолеть природную колючесть? Или она сама от неё страдает?

К.А.: - Она стремится к этому. Не знаю, можно ли преодолеть эту колючесть полностью, окончательно. Но в этом смысл и цель творчества группы. И в первом случае, когда идут звери от зимы лето искать, и в случае с дикобразами люди должны преодолеть свои колючки. Мы пытаемся этому поспособствовать — тем, что мы делаем и поём. Если бы не было такой цели, то и не имело бы смысла петь. А зачем тогда? Если знаешь, что колючки всё равно не спадут...

Надо пытаться колючки свои сгладить, как-то притупить...

Е.В.: - А вот удастся ли?

К.А.: - В какой-то степени удастся, потому что если чего-то добиваться, то добиться можно. Может быть, останутся корни от колючек, и при удобном случае они снова прорастут, но нужно, чтобы был хоть какой-то результат. Нужно избавиться от них хотя бы на время, чтобы дать почувствовать людям, что можно существовать и без колючек. Следующий этап — избавиться от них с корнями. Если удастся...

Е.В.: - Тогда обратимся к первой версии названия. Что закладывается в понимание этого тепла? Это душевное тепло?

К.А.: - Да. Это, громко говоря, желание сделать мир лучше. Звери идут по лесу... Им тяжело идти, холодно, сверху падает снег, хищники со всех сторон... Но за счёт того, что они вместе и друг к другу прижимаются, они сохраняют необходимый минимум тепла, а потом находят избушку и начинают в ней зимовать. Чтобы пережить самый трудный период, когда вьюга, когда волки воют, и дожить-таки до лета. Лето — это спасение.

Но пережить зиму они могут только вместе. Даже если среди них есть дикобразы, которые колют друг друга колючками, — ничего не поделаешь, им нужно будет как-то приживаться, свёртывать свои колючки.

Е.В.: - Не могу не вернуться к одному образу из песни ТЕЛЕВИЗОРА «Куда-то ушло тепло» («Заснежены наши души, застужены ветром злющим...»). В опубликованный вариант нашего интервью с Михаилом Борзыкиным не вошли многие интересные фрагменты разговора. Например, был момент, когда Михаил заговорил о том, что со многими его знакомыми раньше удавалось очень тепло и искренне общаться, а в последнее время уже не удаётся. Люди оказываются придавлены каким-то грузом: социальной ответственностью, неприятной работой, семейными проблемами... Соответственно, огромный пласт тем оказывается закрыт для обсуждения — об этом человеку уже не хочется говорить. Образ ухода Тепла, ухода чего-то близкого, объединяющего — естественным образом объединяющего, без дополнительных усилий, без искусственно сгенерированной доброжелательности, форсированной открытости... Тепло, для сохранения которого достаточно просто не закрываться, не создавать барьеров...

Как ты понимаешь это Тепло, уход тепла? Ощущаешь ли ты это разрушение связей?

К.А.: - Да, я действительно это ощущаю. В какой-то степени это связано с тем, с чего мы начали: кризис культуры отражается на жизни. Дело даже не в политике — идеология жизни поменялась. Другими стали ориентиры. Каждый человек обособляется в себе, в своём мире, своей семье... Я сам это замечаю: насколько раньше была постоянная тусовка, постоянные хождения в гости — мы только этим и жили, — а сейчас все сидят по домам и очень редко перезваниваются.

Я не знаю, почему так произошло. Возможно, эти перемены можно объяснить изменением социальных условий: девиз «Человек человеку брат» сейчас звучит как «Человек человеку Брат-2».

Прошлым летом мы с семьей снимали дачу в Солнечном и обратили внимание, как много строится заборов. Если раньше заборов никогда не было, все дети играли на одной площадке, то сейчас их выстраивают как можно выше, и они кругом. Вчера ещё шёл — забора не было... Все люди обособляются. На детских площадках висят объявления «Частная зона».

Всё это связано с тем, что пропагандируются иные ценности: «Каждый человек должен выживать и бороться за свою жизнь самостоятельно». Как с этим бороться — не знаю. Мы поём песни, а вы издаёте журнал, ещё есть различные клубы... Наверное, единственное спасение в том, чтобы попытаться создать свою инфраструктуру. Чтобы можно было из вашего журнала узнать, что происходит с тем же Борзыкиным — мы очень редко перезваниваемся... Я прочитал интервью с ним — здорово! Миша по-прежнему верен себе и по-прежнему мыслит здраво, в отличие от многих людей, которые уже совершенно отупели, но интервью с ними печатаются в роскошных цветных журналах.

Это хороший образ — «ушло тепло». Казалось, что я становлюсь старше, старею, и у меня начинается старческая болезнь — думать, что раньше всё было лучше. Но ведь и на самом деле люди отдаляются друг от друга, всё общество делится на ячейки.

Е.В.: - Мы вчера общались с Леонидом Петровичем Романковым, преимущественно о закрытии Концертного зала Зоопарка. Он привёл замечательный образ, над которым я второй день думаю. «Знаете, как убивают морских котиков? Можно убить одного, другого, а его соседи не почувствуют опасности!» Всё безнаказанно, не придётся рассчитывать не то, что на массовый, а даже не индивидуальный протест...

Хорошо, что есть в городе Романков, который говорит: «Да, нужны письма, нужен протест, гражданские действия, нужно подписи ставить...» Но он один такой. Так вот, неужели все действительно морские котики? И тогда получается, что они заслужили это повсеместное закрытие?

К.А.: - Как раз на это и был расчёт: люди были поставлены в такие социальные условия, были выдвинуты такие лозунги («Каждый сам за себя»), чтобы когда всё распадается на атомы, каждый атом было легче уничтожить. Кем-то сверху тактически была подготовлена база для разъединения людей, а теперь им можно спокойно действовать. Выход в том, чтобы создать альтернативу этой идеологии, которая последние годы сверху нагнетается.

Сейчас никакая гражданская активность невозможна, потому что нету идейных предпосылок, нету идеи, которая бы объединяла оставшихся здравомыслящих людей. И это наше с вами дело — музыкантов, самиздата, — эту инфраструктуру создать. И только таким образом можно будет как-то объединяться и против чего-то протестовать.

Сейчас нету масс. Даже когда на закрытие Зоопарка собралось человек двести, пока они находились в зале, ещё ощущали себя вместе. А потом ушли из Зоопарка каждый в свою сторону, на этом весь гражданский энтузиазм был исчерпан.

Организовывать ноты протеста — дело политиков и депутатов. Но думаю, что эффекта не получится до тех пор, пока все мы не объединимся и не почувствуем, что мы… сила — не сила, но что-то собой представляем.

Мало того, сейчас закрываются книжные магазины, которые до этого существовали сто лет! Я недавно пошёл в свой любимый книжный магазин на Петроградской стороне, в который ходил с детства. Магазина на прежнем месте нет, теперь там какой-то строймаркет. А магазин, который раньше занимал целый этаж, теперь сбоку, в канцелярском магазине, в очень маленьком отделе. Ещё собираются закрыть Дом книги и сделать там универмаг — мы слышали об этом в какой-то передаче. Поэтому, видимо, это состоявшийся факт.

Е.В.: - Меня сегодня обрадовали тем, что недавно Комитет по культуре принял программу приоритетной поддержки детских кинотеатров. Реализация этой программы началась с закрытия нескольких кинотеатров.

К.А.: - Или вот передача «Спокойной ночи, малыши» — она появилась на российском канале, но что-то в ней изменилось! Кроме того, там появился какой-то медведь, который стилистически не вписывается в окружение остальных персонажей. Возникает мысль: а почему медведь? Да и образ у него современный — тупой. Медведь «Бивис и Баттхед». Заставка тоже в два раза урезана, обработана на компьютере... Из таких мелочей складывается общая культурная атмосфера.

Е.В.: - Получается, что сейчас нет смысла в прямом гражданском действии?

К.А.: - Смысла нет, потому что нет предпосылок к положительным результатам этой гражданской активности. Активность одного гражданина совершенно несущественна в тех обстоятельствах, в которых мы сейчас живём. Смысл есть в создании условий для проявления гражданской активности. Вообще всё сводится к созданию нового андеграунда, слово «инфраструктура» меня не покидает...

Лев Николаевич Толстой в книге «Война и мир» призывал к тому, что хорошие люди тоже должны объединиться. Объединяются всё время плохие люди, а хорошие остаются в одиночку.

Хотя со времён «Войны и мира» прошло много времени, а люди так и не объединились, это наводит на размышления о том, что, может, так никогда и не объединятся. Но нужно делать какие-то шаги...

Е.В.: - Ещё одна цитата из твоих интервью: «Я направляю энергию мысли в первую очередь на содержание, на насыщение его смыслом». Я всё пытаюсь найти людей, признающих силу и за разумом. В наше время, переполненное мистичностью, туманностью, невнятностью, остались ли люди рациональные? Не жёстко циничные, на американский манер, но.... Разум ещё хоть что-то значит? Голова нужна, чтобы думать? Хоть немного...

К.А.: - Да, конечно! Я говорил, что преклоняюсь перед науками и очень ценю в людях разум. Возвращаясь к интервью в «Арт-городе» с Борзыкиным и с Кириллом, я вижу, что здравомыслящие люди ещё существуют. Я как раз не люблю, когда мои песни начинают трактовать как что-то мистическое. Я себя считаю очень разумным и реалистичным человеком. Возможно, объективно я заблуждаюсь, но сам перед собой пытаюсь выглядеть таким образом, а не впадать в какую-то мистику.

Когда говорят, что в моих песнях много мистики, что это своеобразный Серебряный век, мне кажется, что такие люди чуть-чуть заблуждаются. Или я недостаточно чётко передаю то, что хотел сказать.

Е.В.: - А как тогда относиться к тотальной невнятности? Этого не слишком много стало вдруг — игры в мистичность, в недосказанность?..

К.А.: - Конечно, много. В том-то и дело, что больше игры в мистичность, чем настоящей мистики. Я часто сталкиваюсь с тем, что на концертах молодые поэты приносят свои стихи. Во-первых, я не очень понимаю, зачем они это делают — я всё-таки не отборочная комиссия и не могу ставить диагнозы. У меня нет такого морального права. Но там, как правило, сплошная мистика и сплошное мракобесие. А меня трогает и цепляет прежде всего то, в чём я вижу проявления разума, здравого смысла.

Е.В.: - Не знаю, насколько ты с этим согласишься, но у меня создалось впечатление, что ты своим творчеством, даже своим образом жизни выступаешь глобально на стороне дома, семьи и детей. К сожалению, эти вещи перестали быть естественными ценностями. Сейчас пропагандируется независимость, понимаемая как независимость ни от чего: «Не обременять себя никакими обязательствами, не напрягаться. Не создавать семью — не нагружать себя бытовыми проблемами, не заводить детей, потому что это ещё большие проблемы. А мы же все такие свободные, независимые, незакомплексованные!»

Что или кто может стать противовесом этой, на мой взгляд, смертоносной позиции? Кто заявит другую точку зрения?

К.А.: - Я в первый раз слышу такое мнение. Очень здорово, что ты обратил на это внимание! Если это действительно заметно, то я с такой трактовкой согласен. Я действительно стою за это, но не как за самоцель. Я по жизни домосед, никакой не экстремал. Я вижу свой мир спокойным, домашним, когда можно посидеть, подумать... Видимо, это как-то неосознанно проявляется.

Именно поэтому я не могу считать ЗИМОВЬЕ рок-группой, поскольку тогда нужно было бы вести соответствующий, «рокерский» образ жизни, который мне не свойственен, как несвойственны, например, аранжировки ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. У меня в жизни был период, когда я примеривал на себя этот стиль, и понял, что мне это совершенно не нужно. А у кого-то выглядит гармонично именно такой образ.

Если рассматривать ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ именно в привязке к «рокерскому» образу жизни, то мы, конечно, никакой не рок. А можно рассматривать по-другому: ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ борется со стереотипами рок-деятеля, пытается показать, что рок-музыка может быть другой — более доброй.

Е.В.: - Рано или поздно у Константина Арбенина обязательно произойдёт полный переход от музыки к литературной деятельности?

К.А.: - Я не могу сказать, что в этом мире случится обязательно. Могу только сказать, чего я хочу, а получится это или нет...

Мне бы даже хотелось, чтобы через несколько лет музыкальная деятельность прекратилась, и я бы занялся только литературой. Это то, к чему я стремлюсь. Потому что периодически чувствую, что устаю петь песни. В моём понимании жанр концерта как такового изживает себя. К тому же, я по натуре индивидуалист, мне хочется заниматься литературой ещё и потому, что литератор сам себе хозяин, всё решает сам. А когда ты занимаешься музыкой, то обязательно сталкиваешься с соавторами, помощниками, музыкантами... Иногда это оказывается очень здорово, иногда это обогащает, а иногда наоборот — очень плохо, и это снижает уровень материала. Отсюда моё стремление отойти от коллективного творчества и остаться наедине со своим читателем.

С другой стороны, есть такое явление, как ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, и оно может не дать мне уйти окончательно. Если я не почувствую, что всё, с этим пора заканчивать. Тогда даже несмотря на то, что ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ захочет продолжать существовать, а я, как автор, посчитаю, что оно себя исчерпало, то должен буду своим волевым решением поставить точку. Если я вдруг почувствую такое, то сделаю это.

Когда я об этом думаю, часто вспоминаю, что был такой писатель Шарль Перро, который писал большие работы по народному фольклору, а в качестве приложений давал сказки. Теперь его работы никто не помнит, а сказки знают все. И Шарль Перро считается не каким-то учёным, а сказочником. Поэтому я думаю иногда, что моё желание заниматься литературой, писать книги — это как раз моё заблуждение, и после меня останутся не книги, а песни, которые сейчас я считаю не самым главным из того, что создаю. Может быть, песни останутся как главное, а это всё умрёт. Есть у меня желание стать писателем, но я отдаю себе отчёт в том, что это, возможно, моё самое большое заблуждение...

Е.В.: - Что может случиться, если вдруг перестанет существовать группа ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ? Какая дыра останется в нашем незабвенном шоу-бизнесе? Что будут делать поклонники?

К.А.: - Как так «умрёт группа ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ»?! Песни-то останутся, останутся кассеты... Полностью группа не умрёт, она просто перестанет давать концерты и исполнять новые песни. Поклонникам останется смотреть видеозаписи, слушать кассеты. Потом, возможно, часть этих поклонников, воспитанная на имени Константина Арбенина, переметнётся из слушателей в читатели Константина Арбенина.

Даже если случится такое, что перестанет существовать ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, останутся какие-нибудь разовые выступления с творческими вечерами или совместные концерты с Башаковым и Комаровым. Я не знаю, будет ли это умирание только ЗИМОВЬЯ ЗВЕРЕЙ, либо вообще больше не захочется петь песни. Периодически такое случается: в начале этого года у меня было такое состояние, когда просто не хотелось петь песни. И я думал, что всё, иссякло желание. А потом состоялось несколько концертов, я опять получил огромное творческое удовлетворение, и я опять захотел петь. Видимо, настолько сильной была отдача от зрителей...

Шоу-бизнес, я думаю, не понесёт больших потерь от этого... А потом, есть же Башаков, Комаров, ТАНКИ и так далее — родственные ЗИМОВЬЮ ЗВЕРЕЙ явления. И те поклонники ЗИМОВЬЯ, которые останутся без нас, будут слушать этих людей. Я считаю, что эти люди ЗИМОВЬЮ очень близки. А есть люди, которые так не считают...

Я очень не люблю ортодоксов в любом виде, поэтому людей, которые слушают только ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, я не понимаю. Как можно так себя обкрадывать?! Я часто сталкивался с тем, что слушают ЗИМОВЬЕ, а тех же Комарова и Башакова на дух не переносят.

Е.В.: - И в заключение про новый альбом, который сейчас только готовится. Что должно быть осенью?

К.А.: - Осенью должен выйти нормальный альбом, что называется, номерной. Он будет более традиционным, нежели полуконцертный экспериментальный альбом «Антиутопия». Это будет первый альбом, над которым мы работаем долго. Обычно мы работали над альбомами в почти форс-мажорных условиях, потому что своей студии не было и, соответственно, везде платились деньги, которых тоже не было. Поэтому требовалось уложиться в имевшуюся сумму и в оплаченное время. А сейчас мы пишемся уже на студии Саши Петерсона, поэтому делаем это не торопясь.

К тому же, сейчас сменилась форма работы. Получилось так, что альбом «Конец цитаты», видимо, не зря так назывался, потому что действительно закончился некий большой этап. Если раньше у меня был очень большой запас материала — песен, которые сочинялись ещё до ЗИМОВЬЯ, — и для каждого альбома они вспоминались, делались аранжировки и выпускался альбом, то сейчас все старые песни уже записаны, выпущены, и новый альбом мы делаем полностью на новом материале.

Новая форма работы проявляется в том, что, сочинив песню, я приношу её музыкантам в сыроватом виде, и по ходу дела мы начинаем что-то изменять. Творчество стало более коллективным, потому что я сам вижу, что где-то не стыкуется, что-то нужно поменять местами, здесь нужно укоротить, а там удлинить... Вот таким будет новый альбом — более коллективным.