Выход в откровенность
Второе интервью с питерским автором-исполнителем Кириллом Комаровым было опубликовано в журнале «Арт-город» № 25 осенью 2003 года.
Е.В.: - Год назад мы много говорили о проблеме закрывающихся клубов. Тогда должен был вот-вот закрыться КЗ Зоопарка... Не хочу этот разговор дублировать, поэтому попробую ограничиться одним вопросом: остаётся ли проблема с местом для выступления? За прошедший год стало хуже?
К.К.: - Я чувствую, что стало хуже, но не сильно испытал это на себе, потому что в прошлом году был занят записью нового альбома, и в основном проводил время на студии. Дырка, которая образовалась после ликвидации Зоопарка, ощущается. Я ни в коем случае не говорю «наплевать на «Молоко», но клубы такого плана создать гораздо проще, чем заведения типа Зоопарка. В Зоопарке была некая эксклюзивность, а клубов типа «Молока» я могу в Москве, например, насчитать с десяток. Да и в Питере их хватает, на мой вкус.
Клубы есть. Нет концертных залов на 100-200 человек. Все понимают, что это — незанятая ниша, и что наличие такой ниши должно представлять некий коммерческий интерес для людей с лишними деньгами. Тем не менее, ничего не происходит, и новые места такого плана не создаются. Пока.
Е.В.: - Год назад на открытии «Орландины», посмотрев на внутреннее убранство, ты сказал, что твоя музыка категорически не будет звучать в помещениях со столиками, за которыми люди одновременно едят, пьют и вприкуску слушают музыку. Но вот состоялся твой концерт в «Орландине» вместе с Толиком Багрицким, сейчас туда же пошёл ТАМБУРИН... Не вызовет ли отсутствие адекватных мест для выступлений объективную необходимость «поступиться принципами» и не скажется ли всё это на качестве донесения и восприятия материала?
К.К.: - В случае со мной в «Орладнине» было проще, потому что там были поставлены ряды скамеек, которые хотя бы имитировали концертный зал. Выступление в принципе не могло пройти плохо по атмосфере, потому что моя аудитория — люди с тактом. Я своей аудитории доверяю на 100% и знаю, что она будет правильно себя вести на концерте. В этом отношении место не так важно. А вот отношение звукорежиссёра к своей работе там, мягко скажем, непрофессиональное. Кроме того, ты постоянно чувствуешь некую индифферентность персонала, которая свойственна совковым предприятиям с большой пропускной способностью.
В Зоопарке при том, что концерты игрались постоянно, забота об исполнителях чувствовалась всегда. Там понимали, что если будет проявлена забота об исполнителе, то исполнитель проявит заботу о публике, а публика со своей стороны проявит заботу о Зоопарке — придёт туда опять.
Толя говорил, что нам потом предлагали сыграть в «Орландине» еще раз вместе с кем-то, но я это даже всерьёз не воспринял. Я считаю, что сам имею право выбирать, с кем буду играть. Либо не буду играть вообще.
Наличие таких клубов, политика таких клубов вкупе с закрытием КЗ Зоопарка — это мощный фактор вытеснения нашей музыки обратно на квартиры. Причём, фактор гораздо более мощный, чем всяческая попса, MTV-шные продюсеры, всякие «форматы»-«неформаты»... Всё начинается с таких вот клубов: если они не хотят подобной музыки, если они впитывают только то, что им навязывают радиостанции, и не оказывают никакого сопротивления на своём первичном уровне, то музыканты будут играть на квартирах. Вода дырочку найдет.
Е.В.: - Не могу не сделать лирическое отступление. Когда нас 15 марта на финальном концерте «Наводнения» познакомили с Шевчуком, мы подарили ему несколько номеров журнала, сказали, что мы — самиздат. Шевчук просмотрел журналы и сказал: «Видимо, скоро всё к этому и вернётся...» Теперь мой вопрос: получается, что сейчас квартирники — это выход?
К.К.: - Сейчас я очень хочу сыграть квартирник в Питере. Мне это интересно, потому что я намерен исполнить там вещи, которые странно звучали бы в больших залах. Они достаточно рискованные и совсем периферийные даже для такого «андеграунда», как я. К ним легко предъявить претензии, они достаточно шероховатые... Но при этом в них есть что-то такое, чего нет в песнях для больших залов.
Я хочу сделать очень спокойный концерт с доверительной атмосферой — ещё более доверительной, чем обычно бывает на наших концертах с Костей и Мишей.
На самом деле, наличие или отсутствие такой атмосферы зависит от личности исполнителя. Костя, скажем, умеет создать доверительную ауру даже в кафе — независимо от того, поёт ли он один или вместе с кем-то. В наших тройных концертах он несколько песен поёт один и делает это настолько бесстрашно и честно, что создаёт фантастическую атмосферу, которая заставляет людей слушать разинув рот. Со мной сложнее — у меня нет таких актёрских талантов, как у Кости, поэтому мне приходится заранее думать об атмосфере — в том числе, о месте, где будет проходить концерт...
Е.В.: - Одно дело, когда успешный практикующий музыкант ради перемены обстановки вдруг берёт и устраивает квартирник, и совсем другое — когда это делается по необходимости...
К.К.: - Конечно, это необходимость, но эта необходимость внутри меня. Я чувствую, что мне этот концерт необходим, чтобы почувствовать, что я больше, чем то, что я обычно играю на концертах. Чтобы выйти за привычные границы. Я знаю, что мой традиционный набор песен на 95% гарантирует мне успех, но хочу сыграть концерт из вещей, которые не гарантируют мне успех, хочу подвергнуть свой успех большому испытанию. Хочу посмотреть, заслужил ли я доверие слушателей на то, чтобы показывать им рискованные вещи, которые могут вызывать, как мне кажется, непонимание и отторжение.
Этот жанр — выход в откровенность — рискованное дело для каждого автора. Когда ты раскрываешься, ты подставляешься, и часто, сам того не ведая, провоцируешь удар. И у тебя должна быть определённая мощь во всех чакрах, потому что твои кулаки разжаты, и каждый может, грубо говоря, плюнуть в душу. И я хочу этого испытания. Когда я играю свои обычные концерты, я знаю, что будет происходить. По крайней мере, я знаю варианты того, что может произойти. Здесь же я хочу удивить публику и себя. Надеюсь, что два этих удивления будут приятными, хотя гарантировать ничего нельзя. В этом интрига и залог драйва.
Смотри, какая интересная штука получается. Я могу со своими «хитами» — с песнями, которые уже обкатаны на больших залах — пойти в какой-нибудь клуб и посмотреть: а гарантируют ли они мне успех там?
Е.В.: - Тоже чтобы удивить себя?
К.К.: - Да. Но это называлось бы «война». Я должен был бы из кожи вон лезть, чтобы доказать: я, мол, не пальцем деланный. Но я не хочу «войны». И поскольку на квартирник придут люди, которые меня уже знают, мне не надо будет ничего доказывать, я буду просто играть. У меня достаточно чувствительные рецепторы, чтобы отличить вежливые аплодисменты от искренних.
Там не будет этой нервозной обстановки кабаков, которую я ненавижу. Хотя я играл и такие концерты, и они всегда кончались хорошо — люди всегда воспринимают силу и честное отношение к творчеству, даже если они его не понимают. Но там всегда присутствует момент перехода через перевал: сначала ты пыхтишь и лезешь вверх, а потом, когда уже всё всем доказал, последний час играешь так, словно катишься под гору. Но вот этот момент восхождения на гору я не люблю, мне не хочется лезть на эту вершину — хочется сыграть перед людьми, для которых я уже наверху, и в их собственном топе уже стою на каком-то месте. Представь, что мы с тобой пришли на концерт “Metallica”, а они поют шотландские народные песни под гитару и волынку — как мы это воспримем?.. Вот и мне интересно.
Е.В.: - Как раз по поводу восприятия: нужна ли музыканту обратная связь? Не только энергетического плана — на концертах, но и в буквальном смысле: отзывы, замечания, а может быть и журнальные рецензии?
К.К.: - Сейчас я скажу «да». Полтора года назад сказал бы «нет». За это время я понял, что обратная связь мне нужна. Хорошо это или плохо — не знаю, но чувствую, что нужна. Вероятно, моя башенка из слоновой кости дала трещинку. У меня всегда был персонифицированный feedback в лице моих друзей, коллег, которым я доверяю, но теперь мне нужен и неперсонифицированный feedback — Интернет, форумы, гостевые книги… При этом необходимо фильтровать как критику, так и похвалы в свой адрес. Нужно видеть в словах их причину.
Часто люди произносят какие-то слова, объясняя самим себе, что им понравилось, а что нет. Но на самом деле им понравилось не то, о чём они говорят. И твоя задача — понять, что за этим стоит. У меня был такой случай: я записывал альбом «Парашютисты глазами птиц» и только что закончил песню «Вода подо льдом». Я поставил её человеку, который довольно долго слушает эту музыку, разбирается в ней, и он сказал: «Нет. На концерте это звучит гораздо более мощно, а у Вас драйва нет, не прёт». Я говорю: «Хорошо. Давай я поставлю другую версию, концертный вариант». Вынул компакт-диск, поводил ручками, потом поставил этот же диск, но добавил высоких и низких частот. Человек в восторге: «Совсем другое дело! Можешь же, когда захочешь! Супер!» Я говорю: «Ладно. Этот вариант в альбом и вставим. Спасибо за консультацию».
Из этого не нужно делать вывод, что на записи не хватало высоких и низких частот — просто человеком двигали его собственные комплексы, проблемы, желание услышать то, что я и не думал записывать. Человеку может не понравиться концерт потому, что он не услышит своей любимой песни. И наоборот, концерт может ему понравиться, потому что, слава Богу, он своей любимой песни дождался, хотя все остальные на него никакого впечатления не произвели.
Е.В.: - Просто человек получил свою порцию эмоций.
К.К.: - Правильно. Но я-то хочу создать момент удивления! Я же не работаю в сфере обслуживания, не продаю, например, сырки. «Если вам нужны сырки с изюмом, то это к Кириллу Комарову!» Я сам не знаю, что там будет. И не хочу знать. Может быть, не изюм, а тараканы! Так что, ребята, вы кусайте, но осторожно. Но кусайте.
Вот, например, на последнем концерте в КЗФ я играл новую песню «Стоя на краю любви». Конечно, она написана не для акустической гитары, она требует аранжировки, симфонических звуков, барабанов, фортепиано. Но все равно, я ее спел. И вот на эту песню я имею один резко отрицательный отзыв и три восторженных. И для меня итог этого «зрительского опроса» — вовсе не «плюс 2», понимаешь? Я фильтрую похвалу не меньше, чем критику. Это необходимо. Иначе можно не заметить, как начнешь угождать слушателю — накатанная дорожка к деградации. Я просто всегда помню, что на белом свете есть люди с разной психикой, для которых важны разные вещи. Иногда взаимоисключающие.
Е.В.: - И что даёт такое понимание? Возможность выстраивать репертуар?
К.К.: - Хорошо, что ты задал этот вопрос. Иначе было бы непонятно, о чём мы вообще говорим. Это понимание — «как слово наше отзовётся» — позволяет тебе точнее работать, ты затачиваешь свой скальпель ещё более остро. Это же песни — они режут по живому. По душе.
Раньше, по молодости, я был менее требователен к себе. Я думал так: «Вот написал песню — она мне нравится. Записал — не нравится. Странно, думал я, песня-то написана хорошая! Наверное, я просто от нее устал. Ну, ничего, оставим как есть — кому-нибудь она наверняка понравится, кто-нибудь в ней что-нибудь хорошее да найдёт...» Процентов на 20 альбом «Парашютисты глазами птиц» постулирует эту позицию: тебе не слышен текст — послушай музыку, не нравится гитарист — приколись на барабанщике… Это всё ерунда!
Сейчас я знаю, в чём для меня проявляется «фирменный» подход: то, что отличает артиста от других, подаётся максимально выгодно и выпукло; то, что не отличает артиста, подаётся просто на должном техническом уровне. Если мои барабаны не являются барабанами великого Джона Бонэма, то пускай они просто долбят, просто дают пульс, и все. Возьми “Dire Straits”: не великий вокалист Марк Нофлер, тем не менее, хорош и как вокалист в правильно организованной музыке.
В новом альбоме — в «Ангелологии» — я знаю, что донёс главное. В большинстве песен я даже знаю порядок восприятия! То есть я не оставляю своему слушателю шанса быть безучастным. Это нагло звучит, но это так. Я долго к этому шел.
Е.В.: - По поводу образа музыканта: в интервью Fuzz'у о тройных концертах ты сказал, что обязательно нужен добрый следователь, злой следователь, и что ты исполняешь роль злыдня. Так естественно получилось, это органичный образ? Мрак такой, пессимистичность...
К.К.: - Почему пессимистичность?
Е.В.: - Кирилла Комарова по его песням не назовёшь весельчаком...
К.К.: - Ну это просто моя отправная точка на пути к катарсису. А если серьезно, то это идёт не столько от песен, сколько от ролей в нашем «тройном» концерте. Роль интроверта исполняю я, Миша Башаков — экстравертная фигура, а Костя посередине — «парень, который знает меру». Вот недавно мы играли концерт без Кости, и на нём не было такого строгого распределения ролей. Я уже не был таким букой, а Миха — весельчаком. Полюса сблизились, потому что не было середины — не было Кости. И без него получилось так, как получилось. Мы же не придумываем заранее, какие роли будем играть. Мы на сцене естественны настолько, насколько это вообще возможно на сцене.
В этом трио заменить никого нельзя. Вокруг много талантливых людей, но кроме сопоставимых (я надеюсь, сопоставимых) талантов, сопоставимых личностей, в нашем трио присутствует ещё и игра на различных энергетических потенциалах, на темпераментах. Это не значит, что кто-то всегда холодный, а кто-то горячий — просто по любой ситуации у каждого из нас есть своя позиция. Сейчас я горяч, а Костя холоден, через секунду наоборот. То все вместе, то двое против одного, то каждый сам по себе. Никто не знает, что будет через мгновение — перед концертом мы договариваемся о минимуме вещей. Поэтому мне так интересно.
А насчет этой разницы в полюсах между мной и Мишей… Миша даже самые грустные песни поёт с улыбкой, очень радостно, душа нараспашку. Я же даже самые шкодные свои песни пою без улыбки. Я как Бастер Китон. И анекдоты я рассказываю без улыбки, с серьёзным лицом. Миша же рассказывает анекдоты, виртуозно играя за всех персонажей — заслушаешься! Я стараюсь учиться у Миши — мне нравится, как он работает. Даже не работает — как дышит творчеством. Но, к сожалению… или к счастью, есть вещи, которым нельзя научиться: с ними рождаются или воспитывают их всей своей судьбой. Для меня кайф проекта «Арбенин-Башаков-Комаров» состоит, прежде всего, в энергетическом обмене на сцене. Энергообмен с залом обязателен, но во вторую очередь. Для меня сначала — Костя с Михой. Такой энергетический пинг-понг — не зевай, а то получишь горячим шариком в лоб!
Одновременно в этом же заключается большой минус проекта с точки зрения возможности его зафиксировать. Как донести эти взаимоотношения, которые рождаются по поводу конкретных песен на глазах у людей? Как зафиксировать эту спонтанность эмоций?
Е.В.: - Ну а если выпустить концертный альбом или, ещё лучше, концертное видео?
К.К.: - Это было бы идеально. Но это требует больших технических возможностей, которыми мы не располагаем. У меня есть несколько записей этих концертов с пульта — их нельзя никому показывать. Там всё звучит не в балансе, там всё отдельно... Звуковая картинка не вызывает визуальную. А без этого нельзя — образ должен рождаться.
Можем быть, мы сможем сделать нормальную запись, сыграв квартирный концерт при ограниченном количестве публики. Мы никогда не играли квартирников таким составом. Может получиться неожиданно.
Е.В.: - Сейчас ничего не известно про выход вашего тройного альбома?
К.К.: - Мы пока не приступали к его записи. Запись осложняется ещё и тем, что Костя — самый занятой из нас, у него очень много концертов. Четвёртого июня мы втроём играем в Москве, а 31 мая в программе «Воздух» на «Нашем радио» будем только мы с Мишей, потому что у Кости в этот день концерт.
Е.В.: - С выходом «Ангелологии» тоже не всё просто?
К.К.: - Альбом «Ангелология» готов: сведен, отмастерён, даже выверены до долей секунды паузы между песнями. Есть не стихающая заинтересованность крупной московской продюсирующей корпорации, название которой я не хочу озвучивать. Пока наши переговоры ни к чему конкретному не привели. Люди, которые владеют этой корпорацией, живут в реальном мире, и для них коммерческий успех является определяющим фактором ценности проекта. Но так получилось, что хозяину этой фирмы — «владельцу заводов-машин-пароходов» — по-человечески очень понравился мой альбом, и сейчас он пытается совместить себя-человека с собой-коммерсантом. Но нужно придумать, как показывать мой материал так называемой «широкой аудитории».
Надо сказать, что у него, как и у меня, невысокое мнение о духовных и интеллектуальных способностях «широкой аудитории» всех возрастов. Я недавно врубился: тинейджеры, которые слушают рокапопс, насаждаемый «Их радио», — это дети тех дядь и тёть, которые хохочут над шутками Петросяна и Винокура. То есть, тяга к дерьму и ширпотребу — это наследственное! Но самое прикольное, что инфантильное обожание псевдо-рока — это их искренний «бунт против родителей». Да, рок — это музыка молодых, музыка бунта молодой крови, рок-н-ролл всегда таким был. Только вот масштаб чуть-чуть изменился, самую малость: в 70-е дети миллионеров уходили в хиппи и зажигали на Вудстоке, сегодня — дети плебеев заливаются пивом на «Нашествии», а «Их радио» силится подложить под эти циничные и стопроцентно коммерческие мероприятия какую-то идеологическую подушку — просто демониада какая-то! Бунт инфантилов — «бессмысленный и беспощадный»! Но глядя со стороны, очень смешной.
Возвращаюсь к моим переговорам. Успех таких групп, как «Ленинград» или «Король и шут», является мощным предупреждением для того, чтобы продюсер десять раз задумался, как показывать музыку Кирилла Комарова и стоит ли ее вообще пропагандировать. Хотя… Моя музыка не является такой уж элитарной, в ней есть некая коммерческая ценность. По крайней мере, успешный московский коммерсант эту коммерческую составляющую там узрел. Теперь он ломает голову, как донести этот альбом до слушателей с минимальными финансовыми затратами с его стороны. Мы созваниваемся каждую неделю, обсуждаем варианты... Движение идёт, просто идёт медленно. Когда этот альбом выйдет, я не знаю.
Для меня-то этот альбом уже в прошлом, он уже сделан. Я не слушал ни одной песни из него уже полтора месяца. Когда альбом в работе, ты слушаешь его постоянно, работаешь над нюансами, шлифуешь заусенцы… Сейчас это уже в прошлом. Этот альбом еще никто не слышал, но он уже есть. На сегодня «Ангелология» — это моя лучшая работа.
Кстати, есть еще один забавный аспект, влияющий на переговоры. «Ангелология» — альбом электронно-симфонический, а я — индивидуально-акустический, то есть концерты я играю один с гитарой. Как совместить это в головах аудитории?.. Для неподготовленной публики это будет как два разных континента: я с гитарой на концерте и я в этом альбоме. Хотя песни те же...
Е.В.: - Хорошо, а новый материал у тебя появляется? Жизнь не стоит на месте?
К.К.: - Материала полно, но он пока не записывается. На то есть две причины: во-первых, «Ангелологию» я записывал на свои деньги и поиздержался в средствах, во-вторых, я просто подустал от работы в студии. Кроме того, если я буду записывать новые песни так же, как записывал «Ангелологию», то получится альбом с другим содержанием, но с похожим звуком. А у меня все альбомы различаются по звуку, и мне это нравится. Я уже представляю себе звучание будущего альбома, но пока не знаю, как его достичь.
Очень хочется не просто записать песни, а выйти на некий новый уровень. Всё-таки у меня архаичное представление о фиксации песенного творчества: я считаю, что песня — это то, что записано. Идеальный вариант песни «Yesterday» — это тот, который звучит на альбоме «Help». Все остальные исполнения и версии этой песни — не более чем вариации на тему, пусть даже очень удачные. Мне важно записать свои хрестоматийные варианты — так, чтобы у меня самого больше не возникало вопросов, чтобы я мог отпустить эти песни от себя, забыть о них и двигаться дальше — налегке.
В этом плане проект «Арбенин-Башаков-Комаров» интересен еще и тем, что это — проект версий песен. И он никогда не сможет стать группой. Ценность его в том, что всё равно остаются группа «Зимовье Зверей», группа «Башаков» и Кирилл Комаров, который играет свои собственные отдельные концерты. Когда мы собираемся втроем, мы делаем версии песен друг друга — в этом ещё одна ценность проекта.
Когда Костя или Миша работают над своими песнями с «родными» музыкантами, в этой работе предъявляются гораздо более жёсткие требования, чем внутри нашего трио. Когда мы играем друг с другом, то заранее даём право своему товарищу найти в песне что-то своё. Поэтому люди часто путают, где чья песня. Песни начинают жить новой жизнью. А новая жизнь — это всегда хорошо.
К.К.: - Почему мы играем совместные концерты с Багрицким? Потому что… потому что такого вопроса не возникало! То есть для меня это очень естественное сочетание. Это очень отличается от того, что делаю я, но при этом никак не противоречит моим песням. Наоборот — задаёт хороший тон, создает правильную ауру концерта.
Я слушаю его песни с громадным удовольствием. У меня были случаи, когда на концертах Толик играл передо мной, а я сидел, слушал и думал: «Блин, вот бы он так и дальше играл, а я бы просто сидел и слушал, и на сцену бы не выходил — так по кайфу!..» Конечно, не все его песни мне нравятся, но есть просто шикарные.
Принято считать, что Багрицкий — это поэт. Поэт Багрицкий, Багрицкий поэт... Все это так, конечно. Но мне еще безумно нравятся его мелодии, его гармоническое мышление, очень нравится, как он поёт. Еще он здорово играет на губной гармошке — с настоящим блюзовым чувством.
Мы довольно часто обсуждаем творчество друг друга, но не с позиций, какие мы молодцы, а наоборот: разбираем друг друга по косточкам, по ноткам, по слогам — пытаемся найти лучшее, но не во вред хорошему.
Но больше всего меня подкупает очень светлый и при этом очень мужской заряд его песен. Багрицкий — это брэнд. Его ни с чем не спутаешь. И эта его брэндовость не связана с песнями, с аранжировками — она сидит внутри человека. Этот брэнд создаёт он сам — художник, который отличается от других. Причём, отличается достойными вещами: талантом, отношением к публике, к творчеству, своей самоотверженностью, т.е. неброскими честными вещами, а не имиджем, не пижонством, не понтами. Таков Анатолий Багрицкий в начале XXI века. Любить не прошу, прошу послушать — любовь сама придет.
Оставьте комментарий!