Беседа с Михаилом Башаковым, в которой активное участие принимала также моя на тот момент будущая супруга (М.К.), было записано в июне 2002 года, а издано только осенью, в «Арт-городе» № 21

В двух прошлых номерах журнала были опубликованы беседы с музыкантами, олицетворяющими питерскую «интеллектуальную рок-акустику»: Кириллом Комаровым и Константином Арбениным. Поэтому вполне логично, что на этот раз «Арт-город» предлагает вашему вниманию интервью с третьим постоянным участником любимых многими концертов в зале у Финляндского вокзала — Михаилом Башаковым. Как показало время, некоторые прогнозы, данные Михаилом еще в июне, не сбылись — прежде всего, ни один его альбом на момент подписания номера в печать так и не вышел.

По традиции Михаилу были заданы вопросы читателей журнала, присланные на редакционный пейджер (в тексте интервью они приведены в кавычках). Некоторые высказывания Михаила показались нам несколько необычными, если не сказать «спорными». Впрочем, выводы делайте сами...

Е.В.: - «Есть ли у тебя любимое место в Питере и если есть, то где оно?»

М.Б.: - В Павловске — аллея Двенадцати муз. А в Питере — практически весь центр.

Е.В.: - «Есть ли у тебя стихи и песни, посвящённые Питеру?»

М.Б.: - Конкретно Питеру — нет. У меня почти половина стихов так или иначе навеяна Питером, но я почти не упоминаю в текстах о каких-то конкретных местах.

Е.В.: - «Если бы тебя пригласили на карнавал, какая маска была бы тебе по душе?»

М.Б.: - Безусловно, маска шута. Но шута с оттенком лёгкой трагичности. Вообще, я отношу себя к актёрам скорее весёлым. Но в процессе жизни это ощущение перетекает: в юности я был ближе к Пьеро, потом оно всё больше рыжело и рыжело, затем окончательно превратилось в Трикстера. В итоге получился рыжий клоун, но непременно с оттенком того, что под маской, за сценой — то есть, трагичности. Трагичности, которую вносит жизнь, и из которой потом, собственно, и берутся шутки.

Е.В.: - «Работаешь ли ты до сих пор на радио «Балтика»?»

М.Б.: - Числюсь, но появляюсь там очень редко. Чему, в принципе, и рад. Я всю жизнь хотел заниматься именно музыкой, и даже когда устроился на «Балтику», знал, что в конечном итоге буду сочинять и петь песни. Собственно, работая там, я не прекращал писать песни. Эта работа меня устраивала тем, что за сочинительство ещё и платили. Не отрываясь от эстрадной деятельности, я умел зарабатывать деньги, чем абсолютно поразил всех своих родственников, которые в юности говорили мне: «Чем ты занимаешься?! Надо делом заняться — на завод пойти работать! Или учиться...» А я всё песенки сочинял... И пел. С длинными волосами. Тогда всё это было несерьёзно, а потом получилось так, что на «Балтике» я стал зарабатывать больше, чем все они вместе взятые. Году в 1998-м заработки были очень приличные. Тогда «Балтика» была на первом месте в Питере, рекламы было очень много, и однажды за один месяц я записал 36 роликов. Именно записал. У меня не было выходных, я успевал только поспать. А всё остальное время я сочинял.

Е.В.: - «Помогает ли подобное рабочее место собственной раскрутке?»

М.Б.: - Конечно. Вообще, всё помогает в раскрутке. Я долгое время сопротивлялся формальной раскрутке как таковой. Было несколько попыток работать исключительно в шоу-бизнесе, как-то туда проникнуть. Но почему-то они все терпели фиаско. Теперь я понимаю, что это было оттого, что я так внутренне хотел. Когда мне нужно было меняться и подстраиваться под правила игры, меня начинало ломать, я не мог этого делать. Меня просто реально колбасило. И так получалось, что, в конечном итоге, на меня махали рукой, и вся раскрутка летела к чёрту.

М.К.: - Эти ощущения напоминают твой рассказ про «Золотой граммофон»...

М.Б.: - Но сейчас я выработал иммунитет против этого. Если раньше, в юности были сомнения: «Раз не получилось однажды, значит, я не подхожу для этого». Сейчас такого нет — я понимаю, что неправильно ко мне применяют общие принципы шоу-бизнеса. Надо применять те принципы, которые мне подходят — вот и всё. Можно ли сказать, что Окуджава был в шоу-бизнесе? Но по принципиальным моментам-то — да! При этом он оставался Окуджавой, ему не мешало писать гениальные произведения...

М.К.: - В шоу-бизнесе возможен и человеческий подход?

М.Б.: - Абсолютно возможен. Может быть, такие отношения просто перестают называть шоу-бизнесом — когда люди пишут хорошие стихи, хорошие песни и искренне их исполняют. А вообще, шоу-бизнес — это же система, это предприятие, без которого не обойтись. А как сейчас иначе?! Если раньше был комсомол, Ленконцерт, то сейчас всё это просто называется шоу-бизнес.

М.К.: - Общее абстрактное название.

М.Б.: - Сейчас я к нему спокойно отношусь. Никогда бы не написал такую песню, как Шнур из ЛЕНИНГРАДА: «Шоу-бизнес — мазафака». Мне это просто не нужно! Когда ты в принципе понимаешь ситуацию, при чём тут абстрактные понятия? Каждый их воплощает так, как считает нужным. Требуется просто иерархически грамотно расставить эти понятия в себе: ты управляешь шоу-бизнесом, а не наоборот. Вот и всё.

Е.В.: - А самостоятельно без него можно прожить? Без продюсеров?

М.Б.: - Если без продюсеров, значит, ты сам должен быть продюсером. Если ты совмещаешь в себе такие качества, которые позволяют тебе и писать, и преподносить это, то пожалуйста!

Е.В.: - «Часто ли тебе приходится лицемерить и кривить душой?»

М.Б.: - Приходилось... Всё моё существо я пытаюсь так настроить, чтобы лицемерия у меня в жизни было как можно меньше. И в шоу-бизнесе. Но всем нам приходится из-за слабости нашей лицемерить. Хотя я полагаю, что можно без этого обойтись. И нужно без этого обходиться.

Е.В.: - «Что тебе дал прогон двух твоих песен на «Нашем радио»? К этому ли ты стремился?» Вот такие вещи спрашивают наши читатели...

М.Б.: - Лицемерить тут не надо. Конечно, стремлюсь я только к одному: чтобы написать, выразить как можно точнее то, что я чувствую и хочу сказать миру. Это то, к чему я действительно стремлюсь. Всё остальное располагается на лестнице приоритетов намного ниже. Хочу ли я заработать деньги? Хочу. Хочу ли я быть популярным? Хочу. Дала ли мне что-то прокрутка моих песен на радиостанциях? Дала, конечно. Хорошо ли это? В принципе, хорошо. Если одни люди посчитали, что это достойно эфира, а другие люди услышали, и им понравилось — хорошо. Другим не понравилось — тоже хорошо. Они узнали новые песни, смогли их сравнить. При этом не берут другие песни, которые намного важнее для меня в творчестве: «Красною рябиной», «Операция удалась», «Сердце, полное тишины», «Карман нагрудный». Такие песни считаются скучными или слишком умными, но, в любом случае, недостойными. Почему-то происходит такая подгонка: многие считают, что остальные люди глупее, чем они есть. И делают из людей публику. «Толпе надо это», — считают они. А я так не считаю. Я считаю, что можно воспитывать вкусы, можно продвигать всё это... Однако, обижаться на это так же глупо, как и обижаться на жизнь. Во всём мы виноваты сами. Может быть, неправильным было моё поведение... Хотя, я считаю, что если до сих пор пишу и могу как-то существовать как художник, значит, всё пока происходило правильно. И главное — я пишу то, что хочу писать! Ни одна из тех песен, которые «крутятся», не была написана поперёк души. И «Элис» — я просто смеялся, стебался... Я не сделал ничего особенного. Я не люблю группу SMOKIE, не считаю их великой группой. Я всегда любил LED ZEPPELIN. Но как раз для стебалова больше подходит SMOKIE.

М.К.: - Ты не боялся при этом потерять часть своих поклонников?

М.Б.: - Были такие мысли. Но что значит «бояться»? «Волков бояться — в лес не ходить», есть такая пословица. Она здесь очень хорошо подходит, потому что я разговаривал со многими умными взрослыми людьми, которым нравится эта песня. У них нет налёта снобизма: «рок — не рок». Они просто слушали «Элис» и веселились от души. К сожалению, у нас существует эдакая опосредованность: «Надо находиться в рок-тусовке!» А если я абсолютно не укладываюсь в эту рок-тусовку?! Да, я сочиняю рок-песни. Например, «Somebody» была тут же воспринята как рок-песня, рок-откровение. Вот вам свежий пример: вчера утром мне позвонил человек из одной компании и сказал: «Мы хотим Вашу песню включить в сборник «Высшая проба рока»«. И мне становится приятно оттого, что мою песню хотят включить в сборник с таким названием. И, в то же время, у меня есть песни абсолютно бардовские. Именно из-за этой опосредованности «рокеры» могут меня не любить: как же так — группа SMOKIE, такая попса... Да ещё песня, на которую уже есть ремикс... А почему нет? Если ты написал такой весёлый текст? Если я не укладываюсь в границы рока просто по своему существу, я не считаю, что это плохо. Даже считаю, что это хорошо. И, может быть, я бы не стал делать карьеру на чистом роке, как рок-тусовка. Есть группы, которые рассчитывают только на это, для которых это важно. У них есть собственная достаточно активная аудитория. Они получают больше денег, чем я... Но я не могу себя переломить и стать таким рокером, каким хотят меня видеть. Я такой, какой я есть. Хотя, безусловно, вышел я именно из этой среды и слушал именно эту музыку — в юности и даже в зрелом возрасте...

Е.В.: - Некоторые мои знакомые, исполняющие андеграундную рок-акустику (традиционные участники фестиваля «Лестница»), подходили ко мне и говорили: «Вы будете с Башаковым общаться? А по радио крутится его «Элис». Он, наверное, космополит какой-то?!»

М.Б.: - Космополит — очень ёмкое понятие. Для меня это хорошо. Да, я космополит. Об этом я и говорю: могу писать и так, и эдак. Но только писать хорошо: если это шутка, то шутка на всю страну. А что, надо замыкаться и быть только андеграундным?! Я же не буду специально этого делать! Я сижу на кухне, сочиняю песни, обложившись энциклопедиями. Я работаю, продолжаю работать. Мне интересно то, что мне интересно. Я с юных лет люблю АКВАРИУМ как раз за космополитическое отношение к миру и к песням. Многие до сих пор не могут понять, что он уже давно вышел за рамки рока. Он спел «Рок-н-ролл мёртв». Это песня именно про то, что в нём он мёртв. Не вообще мёртв — рок-н-ролл не может быть мёртв. Сейчас подрастает поколение, которое абсолютно соответствует этой энергии — энергии рок-н-ролла, безумия, вихря, в котором не очень важны какие-то глубинные слова, глубокий смысл. Иногда надо и поплясать, и показать «козу»... Но человек растёт, и он должен соответствовать энергии своего возраста. Тогда начинают работать другие чакры, приходит осознание взросления.

М.К.: - Кстати, по поводу АКВАРИУМА... На одном из твоих концертов одна девочка лет 15-16 сказала, что твоя песня «Рок-н-ролл жив» — это противовес АКВАРИУМОВСКОЙ «Рок-н-ролл мёртв».

М.Б.: - Это не противовес. Там в половине случаев поётся «Рок-н-ролл лжив». Когда я придумывал эту песню, сидел и долго-долго её пел. Откладываю гитару в сторону, ухожу, потом снова возвращаюсь и всё время пою этот припев. Всё время чувствовалась какая-то загадка в этом припеве, какая-то неоднозначность. И очень точно я нашёл это: «рок-н-ролллжив...». Я просто услышал это в самих словах. А припев-то такой: «Рок-н-ролл жив — я сказал. Рок-н-ролл лжив — ты услышал». И дальше идёт игра слов: я сказал «жив», а ты услышал» лжив»; я сказал «лжив», а ты услышал «жив». В этом-то и заключён глубинный смысл, двойное дно: важно, кто что услышал для себя и решил для себя! Это, на самом деле, издевательство над тем, что сейчас происходит. Он жив для тех, для кого он жив, для кого он важен сейчас. И это очень хорошо. Поёт эту песню её лирический герой, который хочет всё так же по утрам просыпаться с бодуна, после самого опасного секса — не безопасного, а опасного — т.е., рок-н-ролл в самом его конкретном понятии. С бодуна, сидя в дерьме, потому что во всей стране слив не работает... Но он чувствует, что это всё уже было, что всё идёт по кругу. Цой сказал про песню «Мы ждём перемен», что она была написана им не как политическая песня. Она была написана о том, что опять «синим цветком горит газ», опять на столе чай, сигареты. И опять круг замыкается, мы чувствуем, что должно что-то измениться, и очень ждём этих перемен. Но сделали из песни политический гимн. Я тоже не выступаю апологетом. Я просто продолжаю тему. Очень важно, что есть люди, которые это понимают.

Е.В.: - Снова вопрос задаёт почтеннейшая публика. Не знаю, что на самом деле хотели узнать... «Сколько Миша выпивает до концерта, сколько после и от чего это зависит? Насколько алкоголь помогает творить?»

М.Б.: - Очень хорошо. Сам концерт — состояние исключительно стрессовое. Я всегда волнуюсь. Раньше я вообще не пил перед концертом, но сейчас очень помогает 50 грамм коньяка. Это даёт разгон крови, и когда ты выходишь, то чувствуешь нагретость зала и не чувствуешь пьяности. После концерта... У меня был такой период, когда ты понимаешь, что становишься более-менее признанным. И вообще, когда концерт становится праздником, хочется продолжения. Был такой момент, когда я постоянно бухал после концертов. Но много пить я не могу, я это понял. И постарался остановить этот процесс. У меня никогда не было такого понятия, как запой. Многие музыканты прошли через это, особенно музыканты моего возраста. У меня не было проблем с запоями, но когда концертов стало много, я начал испытывать тяжесть. Дело в том, что я совершенно не могу писать в нетрезвом состоянии. Капля алкоголя — и я уже не могу писать. Есть люди, которые в нетрезвом состоянии нормально работают. Я знаю, что Блок закрывался у себя в комнате, где в шкафчике стояло несколько бутылок хорошего вина, и он работал в эйфории, в приподнятом состоянии... Но кончил он плохо... Я так не могу писать. Я всё время соотношу свои тексты с реальностью, с собой, со своим состоянием, и мне очень важно, чтобы в эти моменты был совершенно чёткий, чистый, ясный ум. Сочинение подобно медитации: когда тебя рифма ведёт куда-то, ты должен знать, куда она тебя ведёт. И правильно ориентироваться в этом. Именно так: ориентироваться. Для того, чтобы адекватно воспринимать сам процесс творчества, т.е. быть ему абсолютно соответствующим. Если я чуть-чуть выпью, я совершенно теряюсь, у меня начинается эйфория. А творчество — это не эйфория, отнюдь. Это углубление в самую что ни на есть реальность. В смысл этой реальности, в её структурное строение, в её анатомичность. Как может пьяный доктор лечить человека? То же самое и здесь. Я выпиваю, как и все нормальные люди. Другое дело — гастроли. Когда все хотят с тобой выпить, это ужасно. Я из Москвы приехал совершенно никакой. Но я даже это хочу победить и уже сделал некоторые шаги — я стал вегетарианцем, последнее время не ем ни мясо, ни рыбу, ни яйца. Это настраивает организм не принимать больше определённой дозы алкоголя. Во-первых, ты быстрее пьянеешь. В этом смысле я стараюсь настроить организм так, чтобы быть ближе к тому, что я делаю. Я не собираюсь совершенно прекращать выпивать, но, во всяком случае, управляю процессом.

Е.В.: - «Вопрос об отношении к нацизму, расизму, подобной гадости...»

М.Б.: - Мне очень понравилось, как сказал Губерман, когда был в ночном эфире у Лушникова. Я с удовольствием послушал умного человека. И он сказал, что нацизм, фашизм были чумой XX века, страшными болезнями XX века. Но сейчас появилась чума XXI века, зелёная чума — экстремистский фундаментализм, исламизм. Страшно, когда людей с детства воспитывают «убить неверного». Нарушена самая главная заповедь — не только христианская, в исламе тоже нельзя убивать людей. Наверное. Но почему-то люди, которые не придерживаются той же религии, не считаются людьми. Ко всему этому отношение отрицательное, крайне отрицательное. Считаю, что это вещи, посредством которых люди превращаются в животных.

Е.В.: - «Гордишься ли ты собой?»

М.Б.: - Никогда не задумывался об этом. Наверное, нет.

Е.В.: - Нет поводов?

М.Б.: - Просто я чаще обращаю внимание на свои недостатки, а не на достоинства.

М.К.: - А звёздной болезни нет?

М.Б.: - Смотря что так называть. Иногда просто резкое поведение при защите своего собственного пространства могут назвать звездной болезнью. Очень часто такое бывает. Например, говорят: «Раньше ему можно было спокойно позвонить, а теперь звонишь, и всё время занято — ну ты, ваще, звездой стал!..» Какой звездой?! Я просто занят всё время! Я приехал из Москвы, где был несколько дней, и успел поспать только сегодня. И то мы легли в три часа ночи, придя со студии. А некоторые называют естественную мою недоступность звездной болезнью. Я же не вижу предметов для гордости.

М.К.: - «Когда впервые выступили втроём Башаков, Арбенин, Комаров?»

М.Б.: - Ребята, я уже не помню! По-моему, на какой-то из «Кучек» это случилось. И в Зоопарке было. Наверное, пару лет назад.

М.К.: - А легко ли вам работать втроём?

М.Б.: - Нет, нелегко. Все мы разные. Нам всем приходится приспосабливаться друг к другу, особенно когда мы репетируем. И когда что-то получается, мы понимаем, что усилия были приложены не зря.

Е.В.: - А в чём именно у вас отличия: в темпераменте, ещё в чём-то?

М.Б.: - Да во всём! У Кирилла, например, больше рациональности. Он всегда назначает репетиции. Он инициатор того, чтобы больше репетировать. Инициатор конкретности...

Е.В.: - А все вовремя приходят?

М.Б.: - Более или менее...

М.К.: - «Есть ли у Башакова такая песня, которую он, не жалея, отдал бы кому-нибудь спеть?»

М.Б.: - А я ничего не жалею. И что значит «отдал бы»? Я пробовал отдавать... Хорошо это или плохо, — опять-таки, решать не мне. Не знаю... Не могу ответить на этот вопрос.

Е.В.: - Насколько сильно собственная песня искажается от исполнения её другим человеком? Смысл меняется?

М.Б.: - Иногда искажается на 180 градусов. Бывает такое. Но сейчас этот вопрос я считаю неправомерным, потому что дошёл до такого состояния, когда бы ничего никому не хотел отдавать, а хотел бы просто сам петь.

М.К.: - Маленькое дополнение к предыдущему вопросу. «Если бы ты отдал песню спеть, кому бы отдал?»

М.Б.: -Да никому!

М.К.: - «В Интернете проскочила информация, что якобы ты собираешься заканчивать Петербургскую консерваторию, которую бросил много лет назад»...

М.Б.: - Вообще, информации очень много проскакивает. Я за последнее время дал четырнадцать интервью, но абсолютно не уверен, что все они выйдут в неискажённом виде. Тем более, в каких-нибудь жёлтых газетах.

М.К.: - А про консерваторию информация верна или нет?

М.Б.: - Нет.

М.К.: - «Собираешься ли ты устроить выставку своих картин?»

М.Б.: - Вопрос сложный, потому что есть такое желание, но не у меня. И сейчас всё больше и больше появляется людей, которые хотели бы это сделать, и даже могут предоставить место. И хотят предоставить место, посмотрев картины... Но сейчас я настолько погружён в музыку, что стараюсь об этом не думать. Сейчас одна выпускница ВГИКа стала делать документальный фильм, в котором она хотела бы снять мои картины. И она специально ради этого приедет из Москвы. Так что интерес к этому есть, и, наверное, придётся сделать такую выставку.

М.К.: - Музыка и живопись у тебя как-то дополняют друг друга?

М.Б.: - Например, сначала появилась картина «Солнце под крылом», а потом уже песня. «Читающий на ветру» — то же самое.

М.К.: - «Не кажется ли тебе, что слова «рок-н-ролл жив» стали не более чем просто красивой фразой?»

М.Б.: - Действительно, это фраза, расставляя акценты в которой, можно менять её смысл.

М.К.: - «Как ты считаешь, когда всё-таки умер рок-н-ролл в нашей стране?»

М.Б.: - Времена Рок-клуба, его расцвета, когда АКВАРИУМ был на высоте — те времена действительно ушли. И того рок-н-ролла больше не будет, потому что он стал более конкретен. Он стал пригоден для определённого возраста и определённого состояния души. В нём всё меньше и меньше остаётся социального смысла и какого-то глубокого отношения... Современные артисты понимают, что это никому не надо, что музыка должна быть лёгкой, и тогда она будет популярной. Сейчас всё больше делается упор на профессионализм, на какие-то внешние профессиональные навыки. Например, популярным может стать человек с хорошей внешностью, с хорошим голосом, с умением двигаться... И всё меньше возможности стать популярным у человека, который просто пишет глубокие тексты.

Е.В.: - Победа формы над содержанием?

М.Б.: - В общем, да... Это отличие нашего времени, и я не знаю, плохо ли это... Может быть, и неплохо. Значит, будет какой-то другой жанр, в котором удастся выразить то, что недостаёт здесь. Происходит некая сепарация, но я не её сторонник. Мне как раз нравится спаянность. Когда и энергия со сцены прёт, и, в то же время, можно послушать, купив диск, и услышать там всё больше и больше с каждым разом.

М.К.: - О временах Рок-клуба ты не жалеешь?

М.Б.: - Я вообще не жалею времена. И себя воспитываю на том, чтобы не жалеть. Потому что жалость — это не созидательное, не светлое чувство. Она только мешает.

М.К.: - Не ностальгируешь?

М.Б.: - Нет, нисколько. Наоборот, я превращаю то, что называют ностальгированием, в анализ. Вспоминая это, я просто анализирую себя, но без сожаления.

М.К.: - «Собираешься ли ты принять участие в фестивале «Наводнение»?»

М.Б.: - Мне не очень нравится эта идея. Обязательно исполнять песни, посвящённые Питеру?.. Мне кажется, что Питер — это люди, которые сочиняют песни не об этом городе, а о чём-то важном. Я бы не стал так уж непосредственно о Питере... «Город над вольной Невой...» У меня нет таких песен, а специально писать их я не буду. Если меня пригласят с какой-то другой песней, я выступлю.

М.К.: - «Не планируешь ли ты переиздать на кассетах свои ранние песни, выходившие только на виниле?»

М.Б.: - Наверное, хотелось бы. Но не знаю, когда это будет. Я хочу, чтобы вышло как можно больше кассет и дисков, потому что сейчас у меня это единственная возможность донести до слушателя то, что я сочиняю.

Е.В.: - Всё-таки остаётся принципиальный вопрос о смысле песни про Somebody. В интервью Юлии Тузовой, участвовавшей в последней «Могучей кучке» (АГ № 20) она говорит: «Спел Башаков сегодня о том, что был вот такой человек, пел замечательные песни, а потом вдруг попал в телевизор, пошёл в шоу-бизнес, и все от него отвернулись, как будто он уже другой. А на самом деле песни вроде бы те же... И зачем Башаков так это дело обостряет? Зачем говорит, что стоило человеку вырваться из окружения андеграунда, как он уже перестаёт быть достоин любви, внимания?..» Можешь ли ты сейчас раз и навсегда разъяснить, в чём же на самом деле смысл этой песни? Почему было так хорошо, а потом стало так плохо?

М.Б.: - Есть такой журналист Андрей Архангельский. Пишет в «Огоньке», работает в «Кушнир продакшн»... Он сказал замечательную вещь: «Первый раз я послушал «Somebody» на диске и вообще не понял песню. А потом совсем недавно, на концерте в Москве услышал снова и понял, что совершенно замечательная песня!» И вовсе она не об этом самом somebody — она просто о разочаровании. Это просто история, в ней нет осуждения. В ней есть просто констатация того, что случилось. Всё! А что, собственно, это плохо, что «перстни, смокинг и очки»? И что, песни уже кажутся ужасными? Разве не было у нас в жизни таких превращений, когда то, что нравилось, вдруг перестало нравиться? Песня как раз о том, что ушло время; о том, что нужно измениться, изменить своё собственное отношение к тому, что происходит. Может быть, слишком много ставилось на то, что слышал герой песни в самом начале? Это история чувства, а не история одного человека. Когда-то казалось, что это так круто, так важно — рок-н-ролл, какие-то звёзды — а на самом деле всё оказалось просто игрой, в которой получились вот такие превращения. Это ни в коме случае не осуждение. Были такие мнения. Дибров сказал: «Да, это серьёзный аргумент, если у человека перстни, смокинг и очки». Но там есть другое слово: «Вот и весь Somebody!» Дело не в том, что у него теперь есть перстни, смокинг и очки, а в том, что за этим больше ничего не видно. И песня, вроде бы, ужасная. Но пою я её не с грустью. Просто мне нравится такое течение музыки. И потом: в английских песнях очень часто встречается слово «somebody». Мне показалось, что это здорово прозвучит, на ноте «ми» — «somebody!» Я просто дурачился, сочинял такую проамериканскую песню. Никого я не имел в виду! Очень ограниченный взгляд на мир у тех людей, которые думают, что я это написал, чтобы кого-то осудить. А что, я сам не стремлюсь к тому, чтобы стать популярным? Стремлюсь!

Е.В.: - А тебя мы однажды рискуем услышать из телека?

М.Б.: - А вы меня уже слышали!

Е.В.: - Я спрашиваю в самом кондовом смысле, в контексте песни...

М.Б.: - Откуда я знаю? Если я начну сочинять такие песни, про которые можно будет сказать «ужасно!», то, может, и услышите. Я не знаю, что произойдёт. Мы можем говорить только о том, что сейчас есть. Я сочинил песню-схему, которую каждый человек примеряет на себя. Ко мне многие подходили и говорили: «Эта песня про Кашина?» Или спрашивали: «Эта песня у тебя про Гребня?» Я слышал как минимум о трёх прототипах, не помню, кто третий. Я написал песню, к которой лично я имею собственное своё отношение. Она для меня объективна. Она сочинена и всё. Дело в том, что когда песня оказывается сочинена, она начинает жить собственной жизнью. Когда я её исполняю, я нахожу там другие опорные точки. Мне как раз понравилось мнение Архангельского: «Там же ничего не произошло!» Там нет ничего осуждающего! Это просто история одной песни, а точнее, одного человека. Я бы даже сказал, история отношения к жанру. Хорошо, что такая песня вызвала так много вопросов! Многие пишут песни, и их никто не ставит, никто не раскручивает. Никто о них не спорит... Я написал песню и никогда не думал, что она станет популярной. Она вошла в хит-парад на «Нашем радио» и продержалась в «Чартовой дюжине» всё лето — три с половиной месяца! Это о чём-то говорит?!

Е.В.: - В последние месяцы, особенно после закрытия Концертного зала Зоопарка, всё чаще раздаются призывы к созданию «нового андеграунда»...

М.Б.: - А Зоопарк — это андеграунд?

Е.В.: - Может быть. Я сейчас вопрос до конца оглашу... Багрицкий поёт «Я строю андеграунд, я готовлюсь к холодам». В нашем интервью с Арбениным проходит Костина фраза «Слово «инфраструктура» меня не покидает». Наверное, нужно заново горизонтальные связи устанавливать. Наверное, нужно создавать единое пространство независимых музыкантов, своей прессы, которая только это пространство обслуживает. Стоит ли этим заниматься, по-твоему? Есть ли необходимость в таком явлении? Если нужно, то что конкретно? Михаил, я сейчас рецепты буду спрашивать совершенно тупо! На какие моральные ориентиры кроме общих слов о неизменном присутствии искренности, братства, открытости следует опираться людям, которые хотят чего-то сделать?

М.Б.: - На всё это и нужно опираться. Как в песне: «Вы полагаете, всё это будет носиться? Я полагаю, что всё это следует шить!» Следует жить! Следует делать всё это! И даже больше того — нужно искать новые способы существования. У меня есть чувство ностальгии по поводу Зоопарка. Хорошее было место и хорошее было общение. Просто замечательно, что всё это существует. Это называется андеграундом? Наверное. Можно и так сказать. Но я бы назвал это клубной жизнью. А она должна быть разнообразной. Почему есть только такие клубы, а других нету? Если на то пошло, я считаю, что и на этом тоже можно заработать деньги. Деньги, конечно, не огромные, но заработать их можно и не воруя, а просто работая. Работая с людьми и с тем, что тебе нравится. Обязательно нужно, чтобы не было монополии «большого» шоу-бизнеса. Чтобы был «малый» шоу-бизнес. Который открывает замечательных артистов, замечательных авторов. О Славе Ковалёве что угодно можно говорить. Но он был, у него был такой клуб, в который он меня приглашал, в который приходили люди. Я помню, было интервью на радио, когда я позвонила одна девочка и сказала: «Вы говорите, что будет концерт в Концертном зале у Финляндского вокзала, ещё где-то... Только, ради Бога, не уходите совсем из Зоопарка!» Там такая интимная обстановка... На эти концерты люди ходили и наслаждались. Там публика была рядом со сценой. Там делалось всё, чтобы были слышны слова. Там делалось всё, чтобы создать атмосферу (в том числе и саунд) в котором можно все нюансы донести... Замечательно, что есть такие клубы. Плохо, что Зоопарк закрылся. Я считаю, что нужно искать новое место и делать всё это. От того, сколько усилий потратят те люди, которые хотят это делать; от того, найдёт ли они в себе силы подняться снова и сделать клуб, зависят жизни многих талантливых людей, которые сейчас начинают что-то делать, у которых нет другого способа сразу попасть в Москву, где из тебя будут верёвки вить. Здесь много свободы, и это очень хорошо — мы же соприкасаемся все! В том же Зоопарке можно было друг друга услышать! Например, пришёл Арбенин на мой концерт, потом подошёл ко мне, мы с ним познакомились, стали общаться... Там я услышал ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ, даже НОЧНЫХ СНАЙПЕРОВ... Без этого нельзя... Мне кажется, что нужно это делать обязательно.

Е.В.: - А что конкретно?

М.Б.: - Открывать новый клуб.

Е.В.: - Не только по Зоопарку...

М.Б.: - Выпускать такие вот журналы... А где ещё я прочитаю то, что я хочу?! То, что не подлежит никакой цензуре — даже цензуре шоу-бизнеса. Когда можно высказаться, можно сделать это и правдиво, и творчески. Как я понимаю, для тебя это и есть твоё дело. Как для меня — написание песен. Представь себе, что ты сейчас перестанешь это делать. Как это?! Другое дело, что тебе самому виднее, как это делать лучше. Ты этим занимаешься давно. Ну, что я могу тебе посоветовать? Делать больше тираж, находить больше мест, где журнал можно будет купить. Распространять всё это в Москву, в регионы.

Е.В.: - Расскажи, пожалуйста, хотя бы вкратце про остальных участников «Башаков-бэнда», про Настю и Митю. Как вы познакомились? Когда и как началось ваше сотрудничество?

М.Б.: - С Настей мы познакомились в клубе авторской песни «Меридиан» в ДК Ленсовета. Потом как-то раз я попросил её спеть со мной. Она была очень положительно к этому настроена, и мы стали петь вместе. Потом я предложил вместе выступать регулярно. Далее присоединился Митя. Так сложился акустический состав, который для меня очень важен. Они всегда мне говорили: «Мы очень хотим выступать, давай!» Даже если нужно было играть где-то бесплатные концерты, то это делалось исключительно ради того, что мы делали. Это было очень хорошо, и до сих пор если действительно нужно сыграть бесплатный концерт, то — нет проблем! Есть энтузиазм, есть и понимание того, что это нужно делать.

Е.В.: - И как же вам сотрудничается?

М.Б.: - Сотрудничается нам очень хорошо. Не знаю, к счастью или к сожалению, пока у Насти с Митей мало собственных концертов. Но когда их проекты раскрутятся, у них будет больше концертов (и дай Бог им), то мне придётся что-то придумывать... А сотрудничается просто прекрасно, превосходно. Кроме того, мы поём песни друг другу. То, что Настя сочиняет, мне нравится. То, что Митя сочиняет последнее время, просто прекрасно.

Е.В.: - Какой, по-твоему, должен быть баланс между разумом и чувствами?

М.Б.: - Правильный. Он должен быть такой, чтобы при этом возникала мысль о творчестве, была возможность для этого творчества и появлялся продукт творчества. Это самая большая удача, если человек творит. Я всегда с большим трепетом отношусь к людям, которые пишут и это получается замечательно. А если бы чуть-чуть больше в нём было бы нервозности и меньше выдержки, или больше выдержки... И он бы не стал писать. Соотношение должно быть таким, чтобы оно позволяло творить и наталкивало человека на творчество.

М.К.: - Михаил, как раз по поводу контакта с публикой. Я наблюдала тебя на концерте, и совершенно потрясающе ты умеешь не то, чтобы зажигать зал, но... одаривать зал своим теплом. Легко ли тебе это удаётся? Что ты получаешь от публики? Есть ли какое-то взаимодействие?

М.Б.: - Я не знаю, как мне это удаётся, но такая атмосфера в зале не всегда бывает. Это очень трудно, кстати. Для этого, в первую очередь, важно когда я превращаюсь из автора песен, из сочинителя в исполнителя. Это очень сложный момент, он требует большой профессиональной отдачи. Грубо говоря, нужно быть профессионалом в том, что ты делаешь. Хотя я не люблю это слово — «профессионал». Просто нужно настолько отрепетировать, отработать, чтобы ничего не мешало тебе доносить то, что хотел автор (то есть, ты же). И если получается такая атмосфера, то видно столько искр, бегущих со сцены в зал и из зала на сцену, что это и есть для меня праздник. В этом действе происходит взаимообогащение. В этом есть только плюсы и почти нету минусов.

М.К.: - Мы уже говорили про первый альбом «Солнце под крылом». Его сейчас очень трудно достать.

М.Б.: - Правда?

М.К.: - Правда.

М.Б.: - Я сейчас сделал несколько десятков кассет и отдал их в Москве в магазин «Зиг-Заг». А сейчас хочу в «Караван» отнести. Сейчас идёт разговор о том, чтобы выпустить этот альбом более-менее большим тиражом. Все мы ждём июля — времени выпуска альбома, который должен выйти на «CD-land'e». Говорят, что в июле выйдет этот альбом. Я надеюсь, что уже ничего больше этому не помешает. Он уже записан давно. Сразу после этого я буду решать вопрос о выпуске «Солнца под крылом» и к тому времени, я надеюсь, уже будет записан акустический альбом, на запись которого я пойду сейчас. Его я хочу выпустить сразу же за ним, осенью. То есть, не было совсем ничего у Башакова, а теперь будет три альбома сразу. Я хочу, чтобы к Новому году люди могли купить их в магазинах.

М.К.: - По поводу нового альбома «Формула весны»: это окончательное его название?

М.Б.: - Я надеюсь, что да. Если не зарубит последняя инстанция — «CD-land». Все уже настроены на то, чтобы он так и назывался.

М.К.: - Ты работаешь в жанре авторской песни, сам пишешь, сам и исполняешь. Всё-таки, сложно ли давать свои песни петь кому-то? Насколько доносит другой исполнитель то, что ты вкладываешь в свои тексты?

М.Б.: - Я убедился, что это происходит крайне редко. Это большая удача, если всё адекватно.

Е.В.: - И тогда последний вопрос — про альбом.

М.Б.: - Я его недавно послушал спустя уже полгода, и мне понравилось. Процентов на 40 альбом получился. Поверьте мне, 40% — это очень много. Кто-то из великих режиссёров говорил, что если у вас получилось на 40% воплотить свой замысел, считайте это победой! Сейчас мне понравилось то, что мы записали. Это была серьёзная работа. Честно говоря, я очень надеюсь на этот альбом. Может быть, я неправильно делаю, но надеюсь. Потому что — ещё раз повторяю — единственная моя возможность донести то, что я делаю — это записи. Не радио, на котором крутят две песни… Ведь это такая замечательная возможность — купить и просто послушать независимо от того, решил ли Козырев, что эта песня достойна эфира, а эта — нет. Альбом — это единственная возможность людям самим выбрать и составить собственное мнение о том, какие это песни, как они исполнены, как они записаны.

М.К.: - Мы твои песни знаем и любим, но слышим только на концертах...

М.Б.: - Я сейчас проявляю просто чудеса терпения. Это так сложно — ждать, когда выйдет давно записанный альбом! Сложнее нет ничего. Я сейчас весь на нервах, напряжён просто до предела. Я уже обещал многим людям, и меня спрашивают: «Ну когда же он выйдет?!» А мне приходится каждый раз говорить, что его выпуск отложен. Это просто ужасно! Ты нарисовал картину — ну так покажи, что ты нарисовал! А я сейчас так не могу. У меня нет взаимодействия с людьми, которые бы это услышали. Мне же необходимы мнения людей! Здесь то же самое, что и на концерте: ты поёшь — аплодисментов нету. В пустой зал, что ли, ты поёшь? Так же и с альбомом — ты записал эти песни и никому не даёшь слушать.