Сегодня я расскажу о попытке учреждения журнала, рулить в котором должны были другие люди, мне же отводилась интересная, но геморройная роль ответсека. Судить о том, почему это издание умерло, толком не родившись, я предоставляю вам... Разумеется, все имена персонажей (кроме Сватенки) изменены.

На дворе стоял январь 1998 года. Мне вот-вот должно было исполниться двадцать. За плечами остались два года изучения политологии в университете, закончившаяся полным крахом первая большая любовь и погибший не по своей воле первый рок-самиздат «Нашъ драйвъ». Я только что уволился с «пыльной», но денежной должности экспедитора в Ленобласти, куда пошёл предыдущей осенью, чтобы меньше бывать в городе. Поэтому был абсолютно свободен, в меру боевит и полон жажды ввязаться в какую-нибудь творческую авантюру.

Однажды мне позвонила Таня — старая знакомая, с которой мы вместе обучались на малом журфаке, и сказала: «На меня вышел один молодой человек, который хочет издавать журнал. Ему нужны люди, и ты мог бы пригодиться. По-моему, он не имеет ни малейшего понятия о том, как это делается...»

Через пару дней на квартире у Сватенки состоялось установочное совещание будущей редколлегии. Таня представила мне Диму — инициатора проекта, нашего сверстника и студента какого-то технического вуза. Дима был подтянут, энергичен как танк и прямолинеен как рельса. Всем своим видом он ужасно напоминал «правильных» комсомольских вожаков из советских фильмов, в нём кипели нереализованные амбиции официального молодёжного лидера. На его фоне мы с Таней смотрелись жалкими потерянными интеллигентиками и могли только глупо улыбаться.

В двух словах он изложил нам свою бесхитростную концепцию: делать «светлый, солнечный» журнал для студентов. Что конкретно он имел в виду и под «светлым», и под «солнечным», Дима объяснить не смог, но произносил оба этих слова уверенно и часто. Некий взрослый покровитель пообещал ему вложиться в будущее издание, если он найдёт подходящих сотрудников и сможет подготовить пилотный номер. Дима сходил в выбранную наугад типографию (ею оказалось питерское представительство выборгской «Карелии-принт»), проконсультировался с менеджерами и был оплодотворён идеей делать полноцветный журнал на газетной бумаге с обрезным форматом 105х297 мм (сложенный вдоль лист А4).

Довольно быстро мы схематично разделили обязанности: Дима был «большим боссом» и директором будущего журнала, Таня должна была отвечать за всю творческую часть, а ваш покорный слуга — за редакционно-издательский процесс и АХЧ. В качестве свеженазначенного ответсека я немедленно подверг критике предложенный вариант полиграфического исполнения журнала, на что получил резонный ответ: «А вы сами можете что-нибудь предложить?» С ходу предложить альтернативную концепцию журнала мы не могли, поэтому взяли тайм-аут на несколько дней.

Сватенкину квартиру я покинул со смешанными чувствами. Стараясь думать о людях априори положительно, я упорно отбрасывал засевшее в голове слово «мудак» и пытался придумать, как выстраивать отношения с Димой в случае успеха предприятия.

Через пару дней мне снова позвонила Таня, которая была не меньше меня восхищена оригинальностью концепции «светлого, солнечного» журнала и широтой взглядов нашего нового коллеги. Будучи дамой интеллигентной до мозга костей, она предложила делать черно-белый литературно-художественный журнал формата А4, стилизованный в оформлении под XIX век и называющийся «Разночинец». Название должно было писаться в виде размашистого факсимиле, а сбоку планировалось разместить монохромную пиктограмму — пенсне.

Не могу сказать, что мне пришлась по вкусу эта идея, но к тому времени я знал Таню три года и был уверен, что свою любимую тему она, как главный редактор, развить сможет. В конце концов, «Разночинец» мне нравился больше, чем узенькая цветная полоска газетной бумаги, предложенная Димой. Готовить к печати чёрно-белое издание на несколько порядков проще, а грамотное оформление и качественная стилизация способны сделать одноцветный журнал не менее красивым и стильным, чем цветной.

Поскольку я был в то время полностью опустошён полуторалетним изданием «Нашего драйва», то собственной оригинальной концепции предложить не смог и пообещал Тане поддерживать её во всех начинаниях, чтобы получить на выходе если не идеальное, то хотя бы просто пристойное с полиграфической точки зрения издание. Верстать будущий журнал и сдавать его в печать пришлось бы мне, поэтому я решил идти на уступки в плане концепции, но жёстко настаивать на собственном видении оформления и типографского исполнения журнала.

Вскоре сватенкина квартира во второй раз стала конференц-залом нашей анекдотичной редакции. Изложив обещанную альтернативную концепцию и получив мою поддержку, Таня победоносно взглянула на Диму. Комсомольский лидер на несколько секунд застыл. Будучи человеком агрессивным, он воспринял наши слова как личный выпад, но, оказавшись в меньшинстве, стал лихорадочно искать компромисс: «Хорошо, давайте чёрно-белый. Но такого формата, как я говорил. И ещё «Разночинец»... Странное какое-то название... Ведь нужно, чтобы журнал был...»

На этих словах я болезненно поморщился. Да, блин, «светлый, солнечный», знаем уже...

Обсуждение названия и внешнего вида журнала зашло в тупик. Минут через пятнадцать, почти поссорившись, мы решили сменить тему и подготовиться к обсуждению спорного вопроса на следующем собрании.

Вторым пунктом повестки дня шли административно-хозяйственные вопросы, главным докладчиком по которым был ваш покорный слуга. Не мудрствуя лукаво, я предложил использовать в качестве помещения редакции дальнюю комнату сватенкиной двухкомнатной хрущёвки, предварительно расчистив её и врезав замок в дверь. Присутствовавший на собрании Сватенко нахохлился. Заметив его предсказуемую реакцию, я тут же добавил: «Разумеется, мы будем платить Мише аренду».

В итоге было решено закупить стройматериалы, провести расчистку и переоборудование сватенкиной комнаты и обеспечить её неприкосновенность. Все закупки и оплата аренды должны осуществляться за димин счёт. Это была первая победа советской дипломатии. «Если уж журнал не выпустим, то пусть хоть Сватенко прибарахлится», - подумал я и поехал домой.

В один из мокрых и слякотных январских дней (в Питере традиционно ни зимы, ни лета — одна мерзость) к малоизвестной базе стройматериалов на окраине Северной Венеции подкатил видавший виды автомобиль ВАЗ 2104. Из автомобиля, принадлежавшего какому-то Диминому соседу по студенческому общежитию, вышли прирождённый комсомольский лидер и ваш покорный слуга и направились к вагончику администрации.

На базе мы приобрели вагонку, достаточную для обшивки межкомнатной двери с одной стороны (на обе стороны Дима пожадничал) и лист ДВП. С горем пополам засунув связку вагонки и лист в салон «четвёрки», мы выехали в ближайший магазин стройтоваров, где приобрели врезной замок, дверные ручки, гвозди и несколько телефонных розеток.

Ещё через полчаса «четвёрка» остановилась у типовой пятиэтажной хрущёвки в глубине Купчино. Открывший дверь Сватенко был настолько шокирован видом стройматериалов и нашими суровыми лицами, что не стал произносить ритуальное «Приветствую!» и молча пропустил нас в квартиру.

Работа закипела... Мы аккуратно вынули стекло из межкомнатной двери, вывинтили стандартную ручку, сняли дверь с петель и приступили к обшивке вагонкой. Сватенко оказался не в силах спокойно созерцать модернизацию собственной двери и отвалил в магазин. Мы же тем временем врезали суровый отечественный замок, прибили на обратную сторону двери ДВП, кое-как присобачили новые ручки и, водрузив изрядно потяжелевшую дверь на законное место, впервые торжественно заперли и отперли её.

Вернувшийся к концу нашей работы Сватенко был преисполнен трагизма и скорби. Он долго осматривал обшитую дверь, пытаясь привыкнуть к её новому виду, затем глубокомысленно поднял вверх указательный палец и изрёк: «Выглядит как дверь жлобского сарая!..» Мне остро захотелось объяснить Мише, насколько глубокая истина сокрыта в его фразе, но почему-то я не стал этого делать.

Получив деньги за съём комнаты на месяц, Сватенко заметно подобрел и предложил нам отобедать вместе с ним фирменным блюдом — гречневой кашей двухнедельной давности. Не привыкший к Сватенкиной эстетике Дима внутренне ужаснулся перспективе такого обеда и немедленно высказал альтернативную идею: разобрать от мусора арендованную под редакцию комнату.

Неожиданно остро проникшийся духом новой жизни Сватенко встрепенулся, схватил огромный мешок для мусора и принялся энергично запихивать в него всевозможный хлам, коим был густо усеян весь пол будущей редакции. После нескольких ходок на помойку и незначительного передвижения мебели комната начала приобретать пристойный вид.

Покончив с физическими работами и жёстко отказавшись от обеда, Дима благополучно покинул гостеприимные Сватенкины чертоги. Мне же предстояло проверить в квартире электропроводку, закрепить разболтавшиеся выключатели и розетки, ввинтить все недостающие лампочки, провести провода для нескольких телефонных аппаратов в редакционном помещении. В довершение я взял домой Сватенкину тюлевую занавеску из арендованной комнаты. Когда-то белая занавеска за пять лет одинокой Сватенкиной жизни приобрела стойкий мышиный цвет и впитала столько пыли, что чихать хотелось при одном только взгляде на неё.

Перед уходом я дал Сватенке задание подмести пол в редакции, вымести из отдалённых углов комнаты засохший katzendreck и готовиться к новым редакционным мероприятиям.

Следующее редакционное собрание проходило не в конференц-зале Сватенкиной резиденции, а в корпоративном офисе. Ваш покорный слуга, всерьёз войдя в роль завхоза, отчитался перед собранием о Диминых расходах на дверь, продемонстрировал накладную на вагонку и ДВП и предложил оценить убранство арендованного помещения.

Там действительно было что оценивать: за день до собрания мы со Сватенкой вынесли из комнаты самую непристойную мебель, заменив её собранной по всей квартире более чистой и красивой утварью. На пол мы постелили один из двух древних Сватенкиных ковров, окно занавесили непривычно белым тюлем. На два письменных стола были водружены пластмассовые стаканы — неизменный атрибут советских инженеров, — из которых весело топорщились остро заточенные карандаши и несколько нормально пишущих ручек, с огромным трудом найденных у Сватенки. Венчала композицию подаренная нашему хозяину какими-то родственниками старинная печатная машинка. Одним словом, технологии будущего...

Разница между атмосферой и обстановкой в нашей комнате и во всей остальной квартире была прямо-таки разительной. Открыв страдалицу-дверь и ступив на видавший виды ковёр, юные сотрудники «светлого, солнечного» журнала словно перешагивали границу миров: из ободранной холостяцкой хрущёвки мы попадали в небогатый, но чистенький и опрятный офис.

Приняв мой наглядный отчёт о проделанной работе, собрание перешло к менее оптимистичным вопросам. Название журнала и его концепция, а также формат, цветность и другие нюансы полиграфического исполнения требовали скорейшего согласования.

С первых же минут обсуждение приняло обострённый характер. Для начала Дима набросился на название «Разночинец»: «Что это за слово такое?! Что оно должно обозначать?!». Думая, что эти вопросы являются риторическими и изрекаются Димой в ходе полемики, мы с Таней не стали реагировать на них столь же остро. Когда же эти вопросы прозвучали во второй, а потом и в третий раз, неожиданно выяснилось, что Дима просто не знает такого слова — «разночинец», и слышит его едва ли не впервые в комсомольской жизни.

В эту секунду прорвало Таню. Будучи готова простить незнание слова обычному студенту технического вуза, она, давно копившая злость на нашего энергичного менеджера, взорвалась со всей страстью потомственного интеллигента, задетого за живое.

Роль рефери в этой яростной внутриусобице радовала меня меньше всего. Я был искренен в своих помыслах и вполне исполнителен в делах: мне действительно хотелось принять участие в создании нового журнала и закрепить за собой посильный фронт работ. Когда Дима или Таня спрашивали меня, что и как я намерен делать в журнале, я честно отвечал, что обеспечу его вёрстку и предпечатную подготовку, проконтролирую печать и окажу посильную помощь в сбыте. Мне лишь нужно знать, что верстать и как печатать. Ответов на эти вопросы наши собрания не давали, вот и приходилось проявлять себя, таская столы у Сватенки.

Обсуждение второго вопроса — о формате и цветности — вынудило разозлиться и меня. Человек, не владеющий темой, может заблуждаться, путаться. Его легко убедить в явной нелепице, распознать которую способен только специалист. Под воздействием грамотно выстроенной системы аргументации умный работник способен признать свои ошибки и в дальнейшем, действуя в незнакомой отрасли, следовать советам опытных товарищей. Впрочем, попадаются и непрофессионалы, не только воспринявшие однажды явную чушь, но и не слушающие никаких контраргументов. «Полноцветный журнал на газетной бумаге формата 105х297 миллиметров!», - твердил Дима, убивая последнюю надежду на согласие.

Не могу сказать, что Дима был тупым или неотёсанным человеком, просто он принадлежал к особой категории «дятлов». Такие люди вполне коммуникабельны, но их общение с окружающими непременно скатывается к занудству или прямому давлению на собеседника. Они замечательно работают в рамках заученных схем, но малейшее отступление от поведенческого модуля или от должностных инструкций вызывает у них шок, маскируемый всё той же агрессией. Из таких людей получаются отличные бухгалтеры или, например, механики, но когда «дятел» ввязывается в творческую работу, связанную с большим количеством контактов, окружающие начинают стонать и вешаться. «Дятел» абсолютно не умеет договариваться, идти на тактические компромиссы, проявлять разумную гибкость, быстро перестраиваться при изменении ситуации. Руководители двух современных питерских рок-клубов являются типичными «дятлами», и я точно знаю, что никогда не буду всерьёз завязываться с этими людьми.

Объективности ради стоит отметить и положительные качества таких людей: они исполнительны и ответственны, пунктуальны и внимательны, деловиты, зачастую уверены в себе и обладают «пробивными» свойствами.

В качестве директора и организатора финансирования будущего журнала Дима был, конечно же, на своём месте. Но этого оказалось мало — ему очень хотелось навязать своё видение журнала как в содержательном, так и в оформительском плане людям, которых он же пригласил для разработки и содержания, и оформления. Своё видение… А своё ли?..

«Полноцветный журнал на газетной бумаге формата 105х297 миллиметров». Эту дурацкую идею мне предстояло уничтожить в зародыше, для чего требовалось докопаться до её настоящего автора. Памятуя, что большинство своих полиграфических познаний и находок Дима почерпнул в представительстве типографии «Карелия-принт», я предложил сходить туда вдвоём и расставить все точки над «Ё». Других букв у меня уже не оставалось…

Много раз до и после этого случая мне приходилось общаться с менеджерами различных типографий на предмет размещения заказов. Собственно говоря, это ремесло я практикую и поныне: большинство контактов «Новой Охты» с типографиями также возложено на меня. Но никогда у меня не было столь странного разговора.

В петербургском офисе «Карелии-принт» нас встретил вполне солидный и немолодой уже дядька, являвшийся, как вскоре выяснилось, автором лихой идеи формата «Разночинца». «Мы уже разговаривали с Димой, - сказал он, - Я предложил ему сделать нечто подобное». Менеджер протянул мне прототип предлагаемого издания. На сложенных вдоль листах газетной бумаги формата А4 было отпечатано… цветное ресторанное меню.

«Простите, но мы хотим печатать молодёжный журнал, а не меню!» – возразил я. «Ну и что! – парировал менеджер. – По-моему, это очень нестандартный формат. Вы будете смотреться необычно и модно». Весь наш дальнейший разговор проходил в подобном духе. В какой-то момент мне стало искренне интересно, почему человек, задачей которого является расположить к себе и своей фирме потенциального клиента и постараться максимально удовлетворить его пожелания, начинает навязывать своё видение проекта, идущее, мягко скажем, вразрез с представлениями о внешнем виде журналов.

По прошествии часа мы покинули обитель этого нестандартного менеджера с тем, чтобы больше туда не возвращаться. Помимо оригинальной концепции журнала от дальнейшего сотрудничества с «Карелией-принт» меня раз и навсегда отвратила вполне объективная причина — тамошние расценки. В течение нескольких следующих вечеров я связался с несколькими крупными городскими типографиями и выяснил их расценки на печать журнала адекватного А4 формата: ч/б, а не полноцветного, зато на офсетной, а не газетной бумаге и с мелованной обложкой (в ресторанном меню, кстати, никакой специальной обложки не было вообще, одна газетная бумага где-то 65-й плотности). Как и следовало ожидать, расценки оказались в среднем по городу раза в два ниже, чем выставленный нам ценник в «Карелии-принт».

Впрочем, финальную точку в истории с выбором формата и концепции издания мог поставить только один человек — привлечённый Димой потенциальный инвестор, «папик». Увидев, что время идёт, а создание журнала никак не переходит в практическую стадию, он пожелал встретиться со всем составом будущей редакции. Встреча была назначена в ресторане гостиницы «Москва», — судя по всему, у «папика» там был офис.

Перед этой ответственной встречей, на которой мне хотелось выглядеть как можно более солидно, неожиданно «зажгла» Таня, опоздав на 40-45 минут. Всё это время мы с Димой честно ждали её у выхода с эскалатора на «Площади А.Невского»-1. С каждой минутой ожидания я всё больше мрачнел: и потому, что терял моральное право говорить серьёзно и настойчиво (хороша редакция, опоздавшая на первую встречу с инвестором чуть ли не на час!), и ещё потому, что беспокойный Дима всё сильнее одолевал меня «дятлоподобными» вопросами: «А почему Таня позволяет себе опаздывать?», «А правда, что все интеллигенты такие?», «А почему тогда ты не опаздываешь, если ты тоже интеллигент?».

Наконец-таки приехавшая Таня была злой как чёрт, ругалась направо и налево, громко заявляла о дурном самочувствии и демонстративно хлюпала носом. Мы с Димой решили ограничиться тяжёлыми взглядами, после чего спешно потопали в ресторан, где нас отчаянно дожидался «папик». Димин покровитель оказался невысоким, худощавым человеком лет 40, с неприятным бегающим взглядом и остреньким, вытянутым вперёд лицом, придающим «папику» сходство не то с хорьком, не то со скунсом.

Детали этого разговора за прошедшие с тех пор семь лет изрядно подзабылись. Точно помню лишь то, что по итогам знакомства с редакцией «папик» денег не дал. Как сейчас понимают уважаемые читатели, в этом нет ничего удивительного.

Из этой истории я вынес для себя несколько важных правил, которые доселе ни разу не нарушал:

1. Затевая новый журнал, не работать с чужими инвестициями с первого дня.

4. Пятое подряд собрание, посвящённое одному и тому же вопросу, должно быть распущено самым возмутительным образом.

Если уважаемым читателям покажется любопытным узнать, что стало с нашими героями дальше, готов удовлетворить их любопытство. Моя знакомая по малому журфаку, именуемая в рассказе «Таней», в настоящее время ведёт несколько рубрик в одном из наиболее пафосных глянцевых журналов и всячески избегает общения с вашим покорным слугой. Молодой человек, именуемый в рассказе «Димой», вскоре после попытки издания журнала был замечен в электричках торгующим мелким ширпотребом. Рассказывают, что в убеждении несчастных пассажиров купить прищепки или резинки для трусов Дима был столь же принципиален и твёрд, как и во времена «Разночинца». Сватенко, честно именуемый в рассказе Сватенкой, остался жить с обитой вагонкой дверью, выстиранной занавеской и «санированной» электропроводкой. Через несколько месяцев после описываемых событий в дальней комнате его квартиры обосновался «Союз выселенцев», а сватенкин домашний телефон стал известен сотням малоимущих горожан. Но это уже совсем другая история…