На вопросы «Малой Охты» отвечает офицер-подводник, капитан I ранга, член Совета общественной организации ветеранов боевых действий «Витязь» Анатолий Петрович Андреев.

— Анатолий Петрович, где Вы родились, где учились, почему решили стать морским офицером?

— Я родился в Ленинграде, пережил здесь всю блокаду. Впервые интерес к подводным лодкам зародился у меня в 1943 году, когда брат пригласил меня к Литейному мосту и там я увидел, как подводная лодка погружается, всплывает, кто-то выходит на мостик, потом перекур, разговор, потом снова погружается… Между Литейным и Охтинским мостом, где наибольшая глубина, подводники тренировались, чтобы летом выходить в Финский залив и Балтийское море для выполнения своих обязанностей — топить немецкие корабли.

В 1945 году я пошёл в Нахимовское училище, где проучился восемь лет. Из Нахимовского абсолютно все шли в Училище подводного плавания. В то время в Советском Союзе настолько мощно строился подводный флот, что офицеров просто не хватало. Приходили с надводных кораблей — все, кто по здоровью подходил, шли в подводники.

После окончания Первого балтийского училища в Ленинграде, около Балтийского вокзала (которое сейчас входит в корпус Петра Великого), я пошёл служить на Северный флот. И 20 лет прослужил на подводных лодках. Начал с командира рулевой группы средней подводной лодки, а вторые 10 лет — командиром подводных лодок разных проектов.

— Вы участник Карибского кризиса?

— Да. Служба складывалась так, что в то время мы действительно пахали. Нашу эскадру называли «чёрной», потому что освоение новой техники, новых подводных лодок, вся «чёрная» работа легла на нас.

Весной 1962 года нас начали готовить к какому-то походу, свели в отдельную 69-ю бригаду… Куда, зачем, мы не знали. В ночь на 1 октября мы впервые в истории подводного флота загрузили кроме обычного оружия ядерную торпеду и вышли в море, не зная куда идем. Впервые мы узнали куда идем, когда проходили Англию. Это была настолько секретная операция, что даже на подводных лодках, с которых ни сбежать невозможно, ни какую-то передачу сделать, только в районе Англии мы узнали, что мы идем базироваться в порт Мариэль республики Куба.

Не хватало ни воздуха, ни воды… Стакан воды на сутки при температуре в отсеках 40-50 градусов, при влажности 100 %, когда мы, как в парилке, все были в струпьях, зелёнкой измазанные ходили… В таких условиях вот эти мальчишки, матросы иногда теряли сознание на боевых постах, тогда их заменяли друзья. И спали, и ели там же, никто переходить из отсека в отсек практически не мог, глоток свежего воздуха очень редко когда могли получить. Вот так они выполняли свой долг.

В этом году отмечается 50-летие Карибского кризиса, мы к нему готовимся, написали с офицерами книгу воспоминаний. Сейчас она в издательстве готовится к печати.

Конечно, для нашего поколения это было очень жестокое испытание. Впервые ядерная война зависела не от Генерального штаба, не от правительства, а от командира подводной лодки.

— Скажите, пожалуйста, действительно ли верен тот факт, что уже был отдан приказ на пуск и только из-за того, что матрос где-то застрял, выстрела ядерной торпеды не было?

— На каждую нашу лодку приходилось около 50 американских надводных кораблей, которые нас искали. Был поднят весь флот Восточного побережья и порядка 30-35 самолетов с Гуантанамо. А мы должны были всплывать, чтобы делать зарядку — мы дизельные были… Хочешь — не хочешь, но хотя бы раз в двое-трое суток мы должны были подзарядиться. Разряжаться полностью мы не могли, чтобы уклоняться и всё время находиться в боевой готовности.

Обстановки мы не знали — под водой сидишь, информации нет, не понимаешь: война — не война. Москва нам не давала никаких данных. Когда мы всплывали на сеанс связи, то только по «Голосу Америки» удавалось получить новости: «Микоян приехал, какие-то переговоры ведутся»… Как Вы знаете, «Голос Америки» не поощрялся, поэтому замполит приходил в кают-компанию и говорил: «Из некоторых источников стало известно…»

Однажды у лодки 59 не осталось электроэнергии, дышать было практически нечем, и они всплыли. Командир лодки капитан II ранга Савицкий и начальник штаба Василий Александрович Архипов вышли на мостик. Темнота, прожекторы авианосцев, эсминцев — все нацелены на подводную лодку, с кормы, с боку заходят самолёты, прошивают крупнокалиберным пулеметом вдоль борта, перед носом… В этот момент Савицкий сказал: «Я им сейчас покажу «кузькину мать»! Они запомнят меня на всю жизнь!» И вниз.

Дело в том, что связь с мостиком была нарушена из-за большой влажности и долгого нахождения на глубине. Когда они поднимались, то дали команду приготовить торпедные аппараты. Но для того, чтобы объявить команду: «Пли», надо ещё дать воздух в торпедные аппараты. И вот он за этой последней командой стал спускаться. А снизу стал подниматься сигнальщик. По организации службы положено, что когда на мостик выходят вахтенный офицер, командир, то сигнальщик с прожектором должен тоже идти на мостик без дополнительных команд. И командир сходу сел на сигнальщика, который поднимался в люке. Сигнальщик одет, с ним прожектор, ему не развернуться, люк-то маленький!

В это время начальник штаба Архипов стал читать семафор, который начали передавать с одного эсминца. Там пишут: «Командиру!» — и он сразу вниз. «Командир, задержись! Всё-таки, наверное, не война, раз нас так вызывают!» Так бы просто уничтожили и всё. Сообразил Архипов в момент. Опытный был моряк, побывал на атомных лодках. Командир поднялся обратно, а с американского эсминца издевательски передают: «Нуждаетесь ли в помощи?» Наши ответили: «Просим прекратить провокации, не мешать движению». И вот это спасло от ядерной войны в полном смысле слова.

Любой из командиров подводной лодки мог вполне обоснованно — и для себя, и для государства — развязывать ядерную войну. Потому что нас бомбили, на нас эсминцы шли на таран, мы от них уклонялись. В таких ситуациях, не зная общей обстановки, любой из них мог использовать ядерное оружие. Им давалось такое право, им сказали: «Если вас будут атаковать, если сделают дырку в вашем корпусе, можете использовать ядерное оружие!»

— Когда случилась трагедия с лодкой «Комсомолец», Вы ещё служили?

— Конечно.

— Как Вам это сообщалось, и в чём там была причина?

— «Комсомолец» — одна из самых уникальных подводных лодок. Она сделана из титанового корпуса, и она погрузилась на 1020 метров. Это больше километра. Ни одна из подводных лодок в мире больше чем на 400 метров не погружалась. Это не круглый батискаф, а громадная подводная лодка! Пробыли там положенные 30 минут, после этого начали всплытие.

Никто близко не подходил к таким глубинам! Это лодка-рекордсмен. И она, в принципе, считалась непотопляемой. Какой противник её достанет на глубине 1000 метров? Ни одна глубинная бомба не уйдет туда, ни одна торпеда — всё разорвется!

Но случилось несчастье. Первый экипаж, который погружался, поехал отдыхать после походов, и заступил второй экипаж (у таких подводных лодок было по два экипажа). Но второй экипаж был подготовлен, может быть, несколько хуже. Хотя там были опытные офицеры, опытные подводники, но что-то где-то недоработали. В результате возник пожар в седьмом отсеке. Они нарушили заповедь подводника: если где-то пожар, то по аварийной тревоге никто не имеет право перемещаться. В каком отсеке тебя застал пожар, там ты и находишься. Перейти в соседний отсек, хотя твой пост может быть и в другом месте, ты не имеешь права, потому что разгерметизация приводит к гибели.

Они всё-таки решили перетащить к себе мичмана, который был в десятом отсеке. В результате — загазованность, пожар в ещё одном отсеке, и корма полностью горит. В горящих отсеках установилась температура 800 градусов, а за бортом была холодная вода. Из-за резкой разницы в температурах титан начал трескаться, чего никто не ожидал. На глубине 1020 метров он не трескался, а тут начал!

Люди выбрались на спасательные плоты, но поместились на них не все. Часть команды оставалась в воде и держалась за леера. Один мичман сидел на плоту, а замполит «Комсомольца» держался за леер. Мичман видит, что замполит выбивается из сил, и говорит: «Идите сюда, давайте поменяемся!» Замполита вытащили, мичман перешёл на его место. К сожалению, замполит и ещё несколько человек потом умерли от переохлаждения. Ветер северный, сквозной, штормовая погода. Переодеться не во что, вся одежда мокрая и холодная. А мичман выжил, потому что был в воде. Тут не угадаешь, кому что написано…

Повторю, что это была уникальная лодка, лаборатория для испытания всего, что только можно придумать. С тех пор 7 апреля стал Днём памяти подводников. Если в этот день прийти к Никольскому морскому собору на Крюковом канале, можно увидеть там сотни людей, адмиралы целуются с мичманами.

Когда лодка пошла ко дну, командир, старпом и два мичмана сели во всплывающую камеру. Лодка стала погружаться — камеру никак не отдать. Возможно, закисли болты. Примерно на глубине 1000 метров камера оторвалась и пошла наверх. Когда они всплыли, один из мичманов услышал это и начал изнутри открывать люк. Люк вырвало, и мичман буквально улетел из камеры, получил много травм. Командир и старпом «Комсомольца» начали помогать другому мичману, который остался внутри, пытались его вытащить. Пока они что-то делали, камера заполнилась водой, и все трое ушли на дно. Так они погибли. Правда, похоронены на Серафимовском кладбище, есть могила… Но это решение церкви… Когда глубоководный аппарат обследовал подводную лодку, оттуда взяли немного морской воды, и эту капсулу с водой захоронили.

Легендарный подводник, герой Советского Союза Магомет Гаджиев говорил, что на лодке все равны. Или все погибают, или все становятся героями — иначе никак. С самолёта можно выпрыгнуть, как-то спастись — у нас спасения нет.

Об этой трагедии я рассказал мальчикам, с которыми ездил на экскурсию в начале апреля. И показал им книгу, которая называется «Мы помним». Её издали жёны подводников. В книге перечислены все погибшие на российском подводном флоте с 1906 по 2010 год. Где родился, где призывался, сколько лет — любой в России может найти своего родственника, если он служил на подводной лодке. Нам пишут правнуки подводников: «Я знал, что он у нас на лодке служил, а больше ничего не знал…» — всё же секретилось, никому ничего не сообщалось! Сейчас мы эти архивы подняли, а жёны написали книгу памяти. Не каждый вид Вооруженных Сил может похвастаться тем, что они каждого человека помнят и где-то увековечили.

— Скажите, пожалуйста, как прошли ваши поездки, как отреагировали на рассказ подростки Малой Охты?

— Поездки прошли неплохо. Андрей Олегович Степанов попросил меня провести их снова по аналогии с прошлогодними.

Седьмого апреля, в День памяти подводников, мы приехали в Никольский собор за час до богослужения, прошли вдоль мемориальных досок со списками погибших экипажей. Я рассказал школьникам о службе на подводных лодках, о жизни в замкнутом пространстве, о дружбе, которая сохраняется на долгие годы, потому что все зависят друг от друга. И показал это на примерах.

Для примера я привёл такие истории, в которых и офицеры, и матросы проявляли героизм. Кроме того, подчёркивал, что лодки были прекрасные, строились отлично. В диких условиях приходилось плавать — они выдерживали. Подводники сами удивлялись, как такое возможно: не летят механизмы, дизели… Всё выдерживало, оборудование было надёжное.

Итак, безопасность лодки зависит от каждого, от любого матроса. Вот пример подводной лодки С-80, которая погибла в 1961 году. Как раз на нашей лодке приходилось её искать — у нас тогда поставили новую акустику. Лодку подняли через 8 лет — случайно рыбак зацепил сетью. Оказалось, что лодка погибла из-за единственного матроса, который не выполнил команду как положено. Но его нельзя считать стопроцентно виноватым, потому что пришёл с другой лодки. Бывает такое — кто-то в отпуске, кто-то заболел, и на место недостающего члена экипажа присылается замена.

У них очень хитро закрывалась захлопка подачи воздуха к дизелям. Вся лодка под водой, и только шахта торчит, работает. Во время срочного погружения, когда всё делается на автомате, этот матрос не закрыл, а открыл захлопку. Вода поступила в дизельный отсек, а он там большой. В надводном положении два отсека могут быть затоплены, а в подводном — одного отсека достаточно, чтобы лодка утонула. Лодка была и так очень неустойчивая. Когда её подняли, то увидели, что все члены экипажа были на своих боевых постах… И сразу была ясна причина гибели лодки.

Это замечательный пример зависимости любого подводника от других. Я рассказывал школьникам: вот так бывает, когда человек не выполняет положенное.

На знаменитой лодке К-19, про которую американцы сняли фильм, четыре подводника (старший лейтенант Корчилов, два мичмана и матрос) пошли опускать решётки реактора. Они знали, что погибнут. Даже сомнения не было ни у кого, но они пошли и эти решётки опустили. Все погибли, но подводную лодку спасли от ядерного взрыва. Тем более были у берегов Америки…

— Было бы уместно спросить и о фильме с Харрисоном Фордом. Насколько достоверно там показана авария?

— За основу была взята реальная история, просто в сценарии американцы совместили несколько аварий. Консультантом на съёмках фильма оказался один из наших писателей, который многое подправил. Всё-таки это художественный фильм. Уж если наши не выпускают фильмов, то пусть это сделают американцы.

Я говорил матросам: помните, когда на 200 метров погружались, какой скрип корпуса шел? Когда корпус обжимается весь, когда все переборки… Все переборки на лодках делаются деревянными, потому что металлические разрушатся, а эти только выгибаются.

Когда мы посмотрели этот фильм с моей женой, она, зная нашу службу, потом плакала.

Есть и второй пример. В 1986 году на лодке К-219 старший матрос Сергей Преминин вместе с офицером вручную закрывал решётки реактора. Когда они закрыли три решётки из четырёх, офицер от высокой температуры потерял сознание. Премитин этого офицера подтащил к люку и передал в другой отсек. Ему предложили смениться, потому что работать у реактора можно было не больше пяти минут. Он ответил: «Нет, не надо, это моё заведывание, никто не знает толком, как это сделать. Я пойду, там осталось немного».

Он снова пошел в отсек, закончил работу с решёткой, а поскольку там был пожар, давление повышалось, получилось так, что переборку открыть не могли. Я разговаривал с механиком, который с ним был на связи (сейчас капитан первого ранга Мещеров). Механик рассказывал, что Премитин плакал и говорил: «Вы маме только скажите, что я хороший был! Передайте это маме, пожалуйста!»

И офицеры, и матросы понимали, на что шли и шли, когда надо. Весь смысл нашей экскурсии был не в том, чтобы показать, сколько погибает наших подводников, а в том, что при надёжной технике, но неправильном её обслуживании ты не знаешь, что может случиться. Но, любя Родину, ты можешь её спасти.