С петербургским писателем-фантастом Антоном Первушиным я познакомился в 1999 году, а в конце 2001 года мы встретились, чтобы записать приведённую ниже беседу. Мы обсуждаем положение дел в общесоюзном сообществе писателей-фантастов, а также некоторые писательские конвенты и премии, пытаемся сформулировать прогнозы на ближайшее будущее. Каждый из вас сейчас может оценить, что из предсказанного Антоном сбылось, а что — нет...

Е.В.: - Первый вопрос будет самым традиционным: кто такой сейчас Антон Первушин?

А.П.: - В настоящий момент я сам себя квалифицирую как профессионального литератора — в том смысле, что зарабатываю себе на жизнь только литературной деятельностью. Это очень широкий спектр направлений кроме, пожалуй, редактуры. Я очень благожелательный читатель, и многие тексты, которые даже не заслуживают внимания и действительно плохо написаны, читаю с большим удовольствием, даже не всегда морщусь. Я воспринимаю чужое произведение как цельное, ничего в нём менять не хочу, поэтому, видимо, редактурой мне не придётся заниматься никогда. Также я не берусь за переводы, потому что из всех мировых языков я владею научно-техническим немецким, а такие переводы делаются в соответствующих учреждениях, в которых я сейчас не работаю.

А всё остальное можно себе позволить, — например, написание рецензий. Это пройденный этап, который я могу в любой момент вспомнить и возобновить. В своё время для интернет-магазина «Озон» я написал несколько статей. Мне показалось очень важным в тот момент осмыслить жанр техно-триллера, поскольку я за него тогда взялся как писатель. Я сделал цикл материалов, которые оказались не просто обзорными статьями, но ещё и набором рецензий на определённые темы.

С другой стороны, если кто-нибудь попросит или закажет мне написать предисловие или послесловие к чему-нибудь — тоже не вижу проблем. Хотя мне пока не доводилось это делать, но думаю, что с этим тоже справлюсь.

Ещё один вид литературной деятельности — написание научно-популярных очерков и статей на всяческие аномальные темы. Скоро выйдет книга очерков, которую я сейчас делаю. Её рабочее название «Битва за звёзды» и посвящена она альтернативной истории космонавтики — проектам, которые не были осуществлены.

Кроме того, как ты знаешь, у меня есть роман-киберпанк, роман-триллер, роман-детектив… Сейчас мой любимый жанр — технотриллер, им я и занимаюсь.

Кроме того, я работаю на два периодических издания. Раньше их было больше, но когда много бегаешь, то устаёшь. Сейчас это концерн «Попутчик» и издательский дом «Секретные материалы ХХ века». И там, и там у меня постоянные рубрики. В «Секретных материалах» это «Проект Х», в «Попутчике» больше, но там я издаюсь в основном под псевдонимами. Уж слишком жёлтое издание… Я решил, что мне такой популярности больше не надо.

Что в других областях? Диссертацию я так и не защитил, говорю честно. Хотя был на своей кафедре и знаю, что они жаждут. Никто из нашей группы аэродинамики не защищался. Меня были бы счастливы видеть, но мне на это нужно полгода, свободные от зарабатывания денег, и свободная тысяча долларов на оформление защиты. Пока я такими возможностями не располагаю, поэтому, скорее всего, и не защищусь.

Е.В.: - Заслуги, регалии?

А.П.: - Две премии. Одну премию получил не столько я, сколько Большаков, — вот этот рубинчик. Кстати, настоящий — можно бутылки резать. Выращен на монокристалле в Харькове, там выращивают рубины для спутников. Он бракованный, поэтому ничего не стоит в смысле финансовом, но много стоит в моральном смысле — он стал призом. Причём, всего один год они поставляли эти рубины, и все лауреаты премии в следующем году их уже не получали — только нам так повезло.

Это большаковская премия в том смысле, что она была присвоена в номинации «Дебют» за книжку «Собиратели осколков» в 1999 году. Книжка получила первый приз. Я на «Дебют» уже не имел права выдвигаться, к тому времени у меня уже вышла книга «Операция Герострат», но получился как бы новый автор — не просто Первушин, а Большаков-Первушин, т.е. некто третий. У Большакова, как ты знаешь, тоже есть свои произведения, и некоторые из них печатались в «Сороке». Таким образом, этот третий автор получил премию, которая с разрешения Большакова хранится у меня.

На самом деле, не всё оказалось так просто. Я потерял все комплексы по поводу этой премии, когда в прошлом году её в номинации «Дебют» получил человек, у которого уже были изданы четыре книжки. Но до этого он писал книжки реалистические, а тут вдруг написал фантастику. И ему дали за дебют.

Вторая премия (в 2000 году) для меня была полной неожиданностью. Я сидел на даче, приезжал домой только чтобы электронную почту получить. Вдруг приходит письмо от Кирилла Плешкова, который как раз был на конвенте «Еврокон». Поскольку в этот раз конвент проходил в Польше, организаторы решили совместить одновременно и «Еврокон», и «Балткон», и «Полкон» заодно в одном и том же месте. Мы тоже с Еленой туда собирались и даже послали заявки, но нам обещали спонсора, который так и не проявился. В результате туда мы не поехали и сидели на даче. И вот получаю от Кирилла письмо о том, что я, типа, лауреат. Разъяснений никаких не было, я забегал по потолку… А потом оказалось, что это представительская премия, когда делегация от страны выбирает, кого из своих писателей они хотели бы отметить этой премией в текущем году. От Украины в том году её получила Анна Ли, от России выбрали меня. Сначала я даже разочаровался, но потом узнал, что в своё время эту премию с большой помпой получали Лукины, Бабенко и ещё ряд наших товарищей… Сейчас это воспринимается довольно легкомысленно, но в те закрытые времена автору это сразу ставили в особую заслугу.

Е.В.: - Когда два года назад мы пили пиво в Михайловском саду, ты называл два основных направления, которые казались тебе наиболее перспективными, реальными на ближайшее время. Во-первых, это свёртывание переводной фантастики в связи с усилением отслеживания авторских прав и, во-вторых, усиление космической фантастики и, в частности, марсианской темы в связи с возможной экспедицией на Марс. Что из этого реализовалось, что мы имеем спустя два года?

А.П.: - Хорошо, что ты мне напомнил. Это лишний раз доказывает то, что плохой из меня пророк. Как оказалось, никакого свёртывания западной темы не произошло. Скорее, наоборот: случилось то, о чём мы, собственно, и мечтали. Классика регулярно переиздаётся, причём, теми тиражами, которые потребны. То есть, нельзя сейчас издать амберский цикл стотысячным тиражом — это смешно. А вот, скажем, пятитысячным — вполне. Те, кто ещё не успел купить, докупят. Любые новинки раскрученных авторов (того же Кинга) сейчас можно печатать крупными тиражами, они уйдут.

Свёртывания в этом смысле не произошло. Произошло определённое сужение спроса. Если раньше народ бросался на всё западное, то мне казалось, что просто сейчас денег у народа не хватит. Однако, оказалось, что деньги у народа нашлись. И сами западники слишком много не просят. Некоторые произведения, конечно, оказались слишком дорогими. В частности, это марсианская и антарктическая трилогии Робинсона, которыми он торговал в России, и которые не смогли купить, потому что слишком много он запросил. «Дифференциальную машину» пытались издать в России. Но непонятно, кто её здесь купит. Я бы купил. Но это я. Я знаю, что это за книжка и давно её жду, уже года четыре. Но как на неё отреагирует публика, никто предсказать не может.

Тем не менее, есть определённая ниша, которую западная фантастика заняла и сидит очень компактно, удачно так получилось.

Итак, первую часть я не угадал. И со вторым прогнозом тоже полный провал. Кстати, я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло ни на Западе, ни у нас. Несмотря на то, что были затрачены определённые усилия финансовые, рекламные и прочие по всем правилам шоу-бизнеса на раскрутку марсианской темы, она после гибели «Поллара» — спутника, который должен был сесть на марсианский полюс, — пошла под откос.

Все фильмы — что «Красная планета», что «Миссия на Марс» — оказались абсолютной туфтой. Кэмерон обещанный фильм не снял. Может быть, это как-то повлияло. Кэмерон ведь обещал загрохать сразу шестичасовую трилогию по тому же Робинсону… Сейчас вышел фильм Карпентера «Призраки Марса». По-моему, он просто опоздал, и сейчас будет смотреться просто как ещё один фильм о монстрах, которые вылезают из замёрзших пород.

К сожалению, марсианская тема не закрепилась в сознании как выделенная, самостоятельная. Мне-то она до сих пор нравится: я собираю книжки, у меня прекрасная марсианская библиотека, историей интересуюсь и вообще у меня в перспективе написание книги. Кстати, будет интересная тема, если её кто-нибудь из издателей купит.

У нас в истории науки есть одна дисциплина, которая имеет точно зафиксированное начало и точно зафиксированный конец. Она внутри хронологии полностью исследована, но не проанализирована, поскольку считается несерьёзным заниматься этой дисциплиной. Речь идёт о науке о каналах. Она появилась с их открытием и закончилась с прилётом «Маринера-7». Семьдесят лет между этими событиями наука существовала. В ней были свои авторитеты, свои школы, куча всяких альманахов, ежегодные конференции… Причём, первые тридцать лет существования этой науки весь мир только этим и жил. Печатали новости в New York Times о новых каналах, построенных марсианами. Все были абсолютно уверены, что это реальность, а потом всё разом схлопнулось. Это не безумие, это нормальная научная дисциплина, которая просто изначально ошибалась. По-моему, в истории науки ничего подобного не было ни до, ни после. Очень интересно было бы проанализировать, как развивалась мысль в тот период.

Сейчас переосмысляют динозавров. Представляешь, всё идёт к тому, что динозавры таки были теплокровные! Обнаружили уже два окаменевших сердца, и они четырёхкамерные! Облом-с…

Я тебя уверяю: ещё при нашей жизни произойдёт переосмысление истории динозавров.

А с Марсом я ошибся. Как-то оно всё размылось, утонуло, было воспринято холодно. Все ожидаемые фильмы оказались посредственными.

Е.В.: - При этом сама тема жива, будет ещё подниматься?

А.П.: - Безусловно! Понятно, что тема Марса неизбывна. Скажу больше: в последние дни вокруг Марса много всякого интересного делают. Например, собираются запустить на орбиту Марса специализированный спутник, при помощи которого будет отрабатываться первый межпланетный Интернет-протокол. Это поручено фирме, которая разрабатывала аналогичный протокол для Microsoft’a. А сейчас им NASA выделила большие деньги на разработку нового протокола, и для апробации его эффективности будет запущен спутник, который будет вокруг Марса вращаться как сервер. Осталось только решить проблему расстояния, запаздывания сигнала.

Вот такие интересные дела. Марс, конечно, не утрачивает своего значения. Правда, я надеялся, что хотя бы американцы высадятся на Марс, но теперь, в связи с последними событиями, это может отодвинуться ещё на двадцать лет. А может, китайцы раньше высадятся... Мы-то, конечно, можем заткнуться — у нас нет ни денег, ни желания.

Е.В.: - Кстати, окончание эпопеи со станцией «Мир» насколько фатально для нашей космической программы?

А.П.: - Ни насколько! Я тебе могу сказать как человек, который этим вопросом занимался много раз: «Мир» надо было топить, причём ещё два года назад. Если бы не идиотские коммунистические вопли о том, что его надо сохранить на орбите... Понимаешь, станция, на которой постоянно происходят авралы и аварии, должна быть уничтожена. Она старенькая и действительно свой ресурс пережила.

Самое смешное в этой ситуации то, что всё идёт к тому, что и «Альфу» нам отдадут целиком и полностью! Скажут: «Пользуйтесь вы этой «Альфой» и оставьте нас в покое!». Американцы же и отдадут. Потому что она для них становится обузой. Собрали станцию огромную, колоссальную — а чего, собственно, с ней делать? Нет, серьёзно! Никто не понимает, зачем она нужна. Зачем там нужно постоянно находиться экипажу... В те времена было всё понятно: у нас 90% задач, которые выполнялись на орбите, были военными. Теперь зачем? Спутниковая группировка — понятно. Связь, наблюдение, навигация — сам знаешь, американцы со своей спутниковой группировки стригут такие купоны, какие нам и не снились. Мы пока ещё не стрижём, но развиваемся, и со временем тоже будем стричь. Поскольку у нас дешевле и надёжней...

А зачем нужны сейчас орбитальные станции, никому не понятно. Помнишь, раньше, особенно в 70-е годы все любили рассказывать: ах, мы будем выплавлять сверхчистые металлы, кристаллы, пятое-десятое... За эти годы уже на Земле научились всё это делать ничуть не хуже, чем в космосе. И стоимость на порядки дешевле.

Можно использовать с единственной целью — туризм. Но, опять же, есть и альтернативные проекты. Например, туристические ракетопланы, когда взлетает МИГ-35, на нём висит маленький шаттл, буквально на троих пассажиров и одного пилота, который выходит на орбиту, делает парочку витков (даже можно с выходом в открытый космос, если человек к этому готов и не обблюёт скафандр изнутри) и садится. Билет на такой полёт будет стоить двадцать тысяч долларов. Знаешь, если это будет реально, то я наскребу. Я буду откладывать, но я наскребу! Для нашей страны это вполне разумные деньги, а на Западе это вообще копейки...

Единственный смысл «Альфы» для мирового сообщества я вижу в том, чтобы быть промежуточной базой для межпланетных экспедиций. Тогда на ней можно было бы тренировать экипажи, готовить к дальнему перелёту и собирать тяжёлый межпланетный корабль.

Наша страна не могла потянуть «Мир», который разваливался, а одновременно ещё и блок «Альфы». Самое смешное, что Америка не может и свой блок тянуть. Действительно, такое ощущение, что они нам его отдадут. Поэтому все разговоры о том, что надо было «Мир» сохранять, мне просто смешны. Ну, ребята, никуда не денешься, не сохранить его. Это же экономика чистая. Ну, чего нам с ним делать? Туристов возить? Так мало желающих! За двадцать-то миллионов не каждый сможет. Вот за двадцать тысяч — пожалуйста!

Е.В.: - Хорошо. Тогда ещё одно воспоминание, теперь уже годовой давности. Помнится, ты проводил аналогии между Харьковом и Питером как между двумя городами со столичными амбициями и городами с наличием легионов довольно интересных авторов — и в Питере, и в Харькове. Насколько эта аналогия уместна спустя год?

А.П.: - Ничего не изменилось, только в Москве появилось больше авторов. Но так и должно быть, потому что в Москве есть определённая конъюнктура. В Киеве конъюнктуры на русскоязычных авторов нет, поэтому там они будут появляться чисто спонтанно. Удельная плотность авторов на единицу населения находится уже не в том балансе, как раньше, она немножко изменилась. Но в общем и целом — да, то же самое. Харьковчане смотрят на Киев как на город, который не имеет право называться столицей, мы здесь примерно также смотрим на Москву. У нас авторов появляется меньше; в Харькове, благодаря тому, что там Олди развернули популяризаторскую деятельность, авторы появляются пачками. Да и вообще, жить в Харькове и издаваться в Москве — это, я тебе скажу, очень выгодно. Хотя бы потому, что в Москве большие гонорары, а в Харькове жизнь дешёвая. У нас конъюнктуры на питерских авторов почти не существует, одеяло полностью перетянула на себя Москва. Да, конечно, периодически появляются авторы, приходят новые, но как-то не успевают зацепиться. Приходят молодые ребята, посидят, посмотрят... Вроде даже пишут неплохо. А потом вдруг раз — и пропадают без всяких объяснений. Раньше если человек попадал на семинар, то он ходил и ходил. По крайней мере, до первой книжки своей ходил.

Е.В.: - А почему пропадают?

А.П.: - Не знаю. И никакого объяснения не вижу. Посмотрим, сколько продержится сейчас Иван Безродный (это его настоящая фамилия) — молодой человек, которого я представляю как перспективного автора. Я надеюсь, что появится ещё один автор, который настроен стать профессиональным литератором. Очень многие молодые люди, приходящие из тех же бывших сорокоманов, не настроены становиться профессиональными литераторами. Для души что-то пописывают и всё. Вот и посмотрим, насколько хватит современного молодого человека, недавнего студента, который сейчас работает в компьютерной сфере, но при этом не хочет в ней работать, а хочет быть писателем. О том, как мы в своё время проходили этот путь, давно известно. Может быть, я даже какой-нибудь мемуар напишу по этому поводу. Там важно было просто упорство и, грубо говоря, знание реалий, что об тебя все будут ноги вытирать. А сейчас человек совершенно не обязан терпеть того, что об него будут ноги вытирать. Сейчас существует такое количество вариантов, что это совершенно не обязательно.

Е.В.: - То есть, можно себе позволить быть профессиональным литератором?

А.П.: - Конечно, можно! А что, я плохо живу, что ли?

Кстати, раз уж мы заговорили о Харькове, обрати внимание: вот передо мной сборник, изданный по результатам прошлого «Звёздного моста». Уникальный случай! Представляешь, Олди — хорошие ребята, пробили итоговый сборник! Это впервые в российской фантастике (в советской-то были такие прецеденты). Обычно устраивались творческие съезды для молодёжи при Союзе писателей. Я сам однажды чуть не попал на такое мероприятие, уже даже был отобран, мы должны были поехать в Комарово... Там собиралась молодёжь, ещё не принятая в Союз писателей, но числящаяся в подчинённых литературных студиях. И после этого обычно какой-нибудь итоговый сборничек выходил. У нас же как тогда всё было? Всё было по разнарядке: если вы, ребята, занимаетесь творческой деятельностью, то должен быть результат. Если результата нет, то чем вы вообще занимаетесь?

Сейчас все наши классики — Рыбаков, Столяров — тоскуют по тем временам. Рыбаков мне плакался: «Какие были времена! Я рассказ в «Знание-Сила» опубликовал, и мне гонорар пятьсот рублей! Мне на всё лето обеспечен отдых в Крыму. А теперь я перевёл две книги с китайского, а мне заплатили какую-то нищенскую сумму, и на неё я вообще никуда не могу съездить!»

А Столяров вообще в ярости: тогда же были по разнарядке премии, литературные сборники и всё такое, а теперь ни сборников, ни премий. Ребята, а что вы хотите? Теперь они у нас все заделались «совками». Ужасно смотреть на бывших обличителей всего и вся и диссидентов, которые вдруг становятся «красными», причём «совками» в самом худшем смысле этого слова...

Е.В.: - Это как?

А.П.: - Это когда жаждут благ ни за что... В моём представлении «совок» — это человек, который жаждет всех благ просто за то, что он такой есть и живёт в великом советском государстве. И ему поэтому все должны, понимаешь? Была такая популяция людей. Многие из них ещё не вымерли, как ни странно.

Е.В.: - Прозвучала фраза о том, что на Украине нет конъюнктуры на русскоязычных писателей...

А.П.: - На западной Украине. Киев — это западная Украина, а Харьков — восточная. Как говорили мне сами харьковчане, если завтра какой-нибудь харьковский политический деятель станет президентом, на следующий день они подадут заяву на вступление в союз России и Белоруссии. Грубо говоря, присоединятся к России. В этом смысле они без комплексов. Они довольно жёстко ненавидят киевскую власть и вообще западных украинцев. Ну, ты же понимаешь, что Харьков — это не только старая столица Украины, но и столица интеллектуальной сферы. Там сосредоточены основные оборонные заводы, которые ковали и космонавтику, именно там выпускались знаменитые компьютеры для космоса и ПВО, там же основное сосредоточение электроники, там же рубины выращивают. Этот огромный потенциал современной Украиной, которой правят всё-таки западные украинцы, не востребован. Я недавно был просто в ярости, когда узнал, что единственный существовавший на Украине центр спутниковой связи и ретрансляции закрыт и передан — ты не поверишь — министерству здравоохранения под дурдом. Серьёзно... Там уже, конечно, всё разворовано, от электроники ничего не осталось, а теперь кроме всего там ещё и жёлтый дом будет. Официально, причём...

Е.В.: - Есть, например, такое явление как Аренев, который пишет и на русском, и на украинском, а в одном из произведений все диалоги у него на белорусском. Это распространённое явление?

А.П.: - Да, вполне. У Олдей выходили произведения на украинском. Я тебе скажу следующее: практически у всех ведущих авторов есть одна-две книжки-дубли на украинском. Но мы были на книжном рынке в Харькове и, как потом написал один из тех, кто с нами был, «мы долго пытались найти лоток, торгующий литературой на украинском языке, и только Первушин, снабжённый вспомогательными органами зрения, углядел вывеску «Литература на украинском языке». Но сама вывеска тоже почему-то была написана на русском». Мы к этому лотку подошли и полюбовались.

На самом деле, издание на украинском языке —даже для ведущих авторов редкое событие, о котором они сообщают отдельно. В частности, когда вышел «Украинский ужас» — совершенно потрясающий огромный томина, где были собраны рассказы и повести ужасов (харьковских и киевских авторов), это было отдельным событием. Но при этом у него тираж 4 тысячи экземпляров. То есть, это событие, выпущенное тиражом в 4 тысячи экземпляров. Больше никто не нуждается.

В основном, конечно, в ходу русскоязычная литература. Всё завалено московскими и питерскими изданиями. Я всегда говорил, что смешны попытки «возродить» украинскую самостийность. В отличие от Прибалтики, они интегрированы в Россию жёстко.

Я тебе рассказывал два года назад историю, которую очень люблю вспоминать. Когда ещё при старом президенте (Леониде Кравчуке — прим. ред.) пришло указание сверху всю официальную документацию, в т.ч. техническую, на всех предприятиях перевести на украинский язык, то на одну из электростанций приехал филолог, они закрылись с главным инженером станции и неделю придумывали словарь. Как реактор по-украински называется, как уран... Нету в украинском языке таких слов! А у них была задача эти слова сделать. И вот они как идиоты сидели и придумывали, вымучивали из себя новый язык. Он, естественно, не получит никакого распространения, потому что вымученный. Язык должен быть живым.

Я в этом смысле не националист. Если хотят, пусть живут отдельно. Только это у них не очень хорошо получается... Взяли, сбили наш самолёт! Ну, зачем? А просто так, по глупости.

Е.В.: - Вернётся ли спрос на рациональность? Пройдёт ли всплеск мистицизма после смены веков?

А.П.: - Любой век заканчивается всплеском мистицизма, идеалистического мировоззрения. Любой следующий век начинается с мировоззрения материалистического. Это логично. Разумеется, это применимо только к христианскому миру, потому что только в христианском летоисчислении все даты так жёстко привязаны к происходящему. Вспомни тот дурдом, который царил в конце 1999 года и в конце 2000-го. Причём, в конце 2000 дурдома было поменьше. Во-первых, в конце 1999 года народ совершенно забыл, что это

наступающий 2000-й — это не первый год нового столетия, а последний год текущего. Самое смешное, что одна из газет — то ли «Московский комсомолец», то ли «Комсомольская правда» — разворот посвятила публикациям из старых газет: что публиковалось в Москве и Питере в последний день XIX столетия. Там, в этих фрагментах, чётко видно: народ встречал последний год столетия! Получается, что народ за столетие поглупел, если он встречает третье тысячелетие в конце 1999 года. Несмотря на то, что мы достигли огромных высот — и в космос полетели, и опустились незнамо куда, и информацию научились обрабатывать — заметно, что поглупели. И если уж сам наш президент выходит и говорит «Поздравляю вас с приходом нового тысячелетия!» — всё! Башня слетела, крыша уехала...

Е.В.: - Дождёмся ли прихода трезвости рассудка?

А.П.: - Поскольку век минул, я надеюсь, что народ начнёт подтягиваться, читать книжки, которые содержат не домыслы, а подлинную информацию. Такие книжки и я сам стараюсь писать. Может быть, я опять ошибаюсь, как ошибся с Марсом, но этот год пока оказался провальным. С другой стороны, мы с Большаковым написали «Собирателей осколков» и почти нигде не ошиблись. Практически все тенденции, которые мы описали в 1996-97 гг., мы предсказали правильно. Конечно, гибель ВТЦ мы предсказать не могли, но, по крайней мере, у нас есть близкая дата — падение Токио. Мы посчитали, что где-то на рубеже веков оно должно произойти. Тем более, их там всё время трясёт. Мы и предсказали очередное падение Токио с его полным разрушением, что грозит крахом всей мировой экономике. Потому что японцы в своём упорстве начнут в очередной раз Токио отстраивать заново и, естественно, заберут на его восстановление свою долю из американской экономики. Американская экономика пошатнётся, почти рухнет. И, соответственно, все остальные порушатся. Вообще, все основные события в книге у нас начинаются после падения Токио... И сами американцы прекрасно понимают, насколько они сейчас зависимы от японцев и от того, устоит Токио или нет. В физическом смысле «устоит».

Как выясняется, из меня плохой пророк. Но, по крайней мере, я надеюсь на возвращение рациональности, иначе мы совершенно погрязнем в мракобесной действительности. Это кошмар для любой такой большой страны, как наша. Какие бы теории религий ни придумывались, но миром-то правят рационалисты — никуда от этого не деться. И в конечном итоге всё решают не маги и мистики, а учёные, инженеры.

Е.В.: - Что плохого и что хорошего есть в «Страннике»?

А.П.: - «Странник» хорош тем, что он существует. Это первое — сразу загибаем палец. Потому что чем больше премий и конвентов хороших и разных, тем лучше. Если человек не находит себя на одном конвенте, он найдёт себя на другом. Если не получит премию на одном, получит на другом. Как замечательно в своё время сказал Стругацкий, «Писательство — это марафон в одиночку». Да, понятно, что все премии — это условность, но каждый в глубине души понимает, что любая премия, даже та, которая себя плохо зарекомендовала, которую никто не хочет получать, а тебе дали, всё-таки что-то означает. Значит, какие-то люди тебя заметили и оценили. Это очень важный стимул для творчества.

Е.В.: - Или хотя бы для самоутверждения?

А.П.: - Грубо говоря, да. Значит, есть оценка тому, что ты делаешь. Пусть хоть минимальная. А «Странник» — это, кстати, далеко не минимальная оценка! Это определённый коллектив авторов, которые неплохо пишут. Каждый год состав жюри обновляется, но их всегда человек десять-пятнадцать из разных городов. В своё время Стругацкий говорил, что «Странник» — это «гамбургский счёт». Что это такое?

Например, все знают, что борьба — это показуха. Её исход зависит от того, сколько заплатят поддавшемуся борцу, который в определённый момент ляжет на ковёр. И ещё до второй мировой войны в Гамбурге собирались борцы, чтобы без свидетелей определить, кто на самом деле чемпион. Не тот, который стал чемпионом за деньги, а кто настоящий. Там не было никого кроме них, и конечный итог их поединков знали только они.

И вот Стругацкий говорил, что «Странник» должен стать чем-то вроде этого, поскольку собираются писатели, которые сами решают, выбирают лучшего тайным голосованием. В том бюллетене, который ты получаешь на руки, твоя фамилия вычеркнута.

Но оказалось, что не всё так просто. Оказалось, что определённое влияние на авторов оказывает само мероприятие. В прошлом году, при всём нашем уважении к Лукьяненко, его новый роман рядом не лежал с новым романом Пелевина. Но премию получил Лукьяненко. Почему? А потому, что Пелевин не ездит на эти мероприятия. И уже «гамбургского счёта» не получается, начинают сказываться вторичные факторы. На первый план выходят какие-то корпоративные интересы, которые никакого отношения к реальным весовым категориям не имеют, но оказывают влияние на конечный результат.

Достоинство же «Странника», как мы уже говорили, в том, что он просто существует. Он даёт возможность нашим писателям почувствовать себя не одинокими в нашей ужасной реальности, узнать, что их всё-таки кто-то читает и даже жаждет наградить премиями. Это с одной стороны. С другой стороны, они могут хоть раз изобразить из себя неких олимпийских небожителей, членов совершенно оторванного от реальности и живущего по своим законам сообщества, для попадания в которое нужно иметь отдельный пропуск. Хотя бы в размере 150 долларов. Ты можешь получить там полный комплекс услуг, если заплатишь ту или иную сумму. При этом они совершенно не учитывают, в какой стране живут, и это мне кажется большим недостатком всех элитарных организаций. Я всегда говорил, что нельзя пытаться делать какую-то закрытую тусовку, потому что у нас всё так своеобразно завязано, как-то переплетено, что ты никогда не сможешь сказать, что реально сработает. Я тебе могу привести миллион примеров, но самый яркий такой: Саша Етоев, прекрасный питерский писатель. У него много детей, а заработок небольшой, поэтому он, естественно, не смог уплатить взнос участника. Поэтому он не был приглашён участвовать в работе «Странника». Более того, ему сказали, что он не попадёт ни на одно его мероприятие. Несмотря на то, что он в номинации был! Ему сказали: «Ну, пойми, родной...» Как раз на том «Страннике» он взял три премии! Три! Понимаешь, что было бы, если бы его не провели нелегально на этот «Странник»?! В зале объявили бы лауреата, а лауреата нет. Не потому, что он не захотел — он очень хотел, а потому что оргкомитет не пустил.

Это к вопросу об избранности и элитарности... А Саша тогда взял трёх «Странников» и «Золотого Остапа». Причём, «Остапом» он снёс всех, потому что это совершенно другая премия, вручается другими людьми — за юмористическую фантастику. И лауреат реально мог не попасть на церемонию вручения только из-за оргкомитета! Поэтому элитарность там иногда перебарщивает... Желание ограничить свой круг только «великими русскими писателями» иногда оборачивается казусами. Потому что у нас можно быть великим, но не богатым. И наоборот — богатым, но не великим.

Е.В.: - Что и как происходит с новыми, молодыми авторами?

А.П.: - Восполнение происходит, желающие появляются, но почему-то они приходят, а потом пропадают. Я вижу большое количество новых имён уже на книжных лотках. При этом знаю, что у многих издательств существует специфическая программа: они любят издавать дебютные книги, а потом этих авторов избегают. Это связано с финансовой политикой издательства. Почему-то считается справедливым то, что если сейчас молодому писателю предложить издать книжку, то он на всё согласится и не потребует ни гонорара, ни чего-либо ещё — лишь бы издаться. А когда автор уже развернёт плечи и за следующую книжку потребует гонорар, ему отвечают, что он, например, не пользуется спросом, т.е. отказывают под благовидным предлогом. Ты можешь обратить внимание на то, что каждый год появляется 50-60 новых имён дебютантов, которые больше потом не пишут — это и есть проявление такой политики.

В некоторых случаях, когда листаешь такие книжки, понимаешь: хорошо, что второй и третьей книжки этого автора скорее всего не будет. А с другой стороны — кто его знает? Как показывает практика всех наших классиков, на свои дебютные книги многие потом плюются. Например, Стругацкие долго не любили свою «Страну багровых туч» и одно время даже был запрет на её публикацию, т.е. они отказывались от предложений её издать. Им казалось, что их дебютный роман недостоин внимания. Хотя мне, например, нравится...

Молодым авторам, которые приходят с рассказами, а не сразу с романом, то ли не хватает желания для будущего совершенствования и написания более крупных вещей, поэтому они, увидев, что сразу ничего не бывает, отказываются от дальнейшего развития. То ли просто мало авторов хотят стать профессионалами, для них это просто хобби, поэтому их, в общем-то, ничего не обязывает — походил и всё. У меня до сих пор сохраняется подозрение, что очень многие молодые авторы ходят на семинар только для того, чтобы взять автограф у Стругацкого. По крайней мере, бывали такие прецеденты...

Е.В.: - Что, действительно всё так печально?

А.П.: - У нас был молодой человек из Кингисеппа, который по обмену был принят в Союз писателей (а я, кстати, до сих пор не являюсь членом Союза писателей). У него вышла книжка тиражом в две тысячи экземпляров. Вроде бы его уже приняли в Союз писателей Санкт-Петербурга — будь доволен со своим двухтысячным тиражом. Так нет же — ему хотелось, чтобы его обязательно приняли в члены Семинара Стругацкого. Он привёз эту книжку, всем нам раздал, ему назначили обсуждение, он получил самый минимальный балл за историю Семинара (книжка была отвратительная, просто графомания). Но поскольку у нас по уставу принято, что человек после обсуждения его книги становится действительным членом, он встал, в тот же вечер проставился и... исчез. И больше к нам не приезжал. Никогда. И думаю, что книжек его мы больше никогда не увидим. Скорее всего, всё, что ему было надо — это стать членом Союза писателей и членом Семинара. Есть и такие люди, которым достаточно получить некое моральное удовлетворение от того, что они были Там.

Знаешь, мне кажется, что писатель определяется в основном желанием писать — вне зависимости от конъюнктуры и всего остального. Немногим везёт, немногие становятся профессиональными литераторами, но при этом не перестают быть писателями. Например, Рублёва я считаю очень хорошим российским писателем, я бы даже сказал «выдающимся», но ему не повезло ни стать профессиональным литератором, ни увидеть свои книжки изданными.

Е.В.: - Рискнёшь ли ты снова делать какие-нибудь прогнозы? Снова года так на два вперёд, чтобы потом можно было сесть и рассказать, почему этого не случилось?..

А.П.: - Мне по-прежнему кажется, что грядёт усиление не столько даже научной фантастики, сколько вообще информационно насыщенной литературы. В том смысле, что в литературу помимо всего прочего — персонажей, сюжета и т.д. — будут набивать как можно больше сведений. То есть, информационная плотность увеличится. Причём, это станет стандартом. Даже фэнтези станет информационно насыщенным в том смысле, что окромя всяких домыслов автор, надеюсь, станет давать нечто большее. Поскольку значение школы и учёбы вообще снижается, то, испытывая определённый информационный голод, народ потянется к той литературе, которая будет в себе нести нечто большее, чем очередные мордобития, возникшие по причине, известной автору, но совершенно неизвестной и неинтересной читателю. Ведь именно за информацию мы платим, когда выкладываем деньги за книгу. Не только же за какое-то абстрактное удовольствие! Вот, посмотрим, что будет через два года.

Е.В.: - Как по-твоему, распространённое в последние годы отношение к литературе как к анаболику, как к одному из средств достижения удовольствия, может даже изменённого состояния сознания — это часть настроения Смены веков или что-то другое?

А.П.: - Значение литературы в этом смысле упало по сравнению с кинематографом и всяческими играми. Ещё век назад ничего кроме литературы не существовало вообще. Потом радио появилось, телевидение... На мой взгляд, они очень сильно потеснили литературу. А игровую реальность я тоже воспринимаю как конкурента литературы, поскольку определённую часть эмоций я могу реализовать в Quake. Сейчас я могу определённые книжки не читать, потому что мне и Quake достаточно. Например, я боевиков уже давным-давно не читаю.

Да, на какой-то процент населения литература продолжает именно так влиять...

Е.В.: - Как проводник в изменённое состояние сознания?

А.П.: - Но, на мой взгляд, эта часть населения в процентном отношении меньше, чем количество наркоманов, которые просто употребляют наркотики и больше ничего не делают. Это видно и по тиражам, и по той точной существующей сейчас специализации, когда читающий народ разделился на непримиримые лагеря: «Вот это я читаю, а это — извините! Там может быть супергениальное произведение, может вообще быть гений всех времён и народов — в соседнем жанре. Но я этого читать не буду, потому что это не мой жанр». Даже я под это влияние попал. Я не читаю фэнтези. Хоть там новый Толкиен что-нибудь напишет — ну, не читаю я!

В этом смысле мы с Перумовым, как друзья, друг друга полностью устраиваем. Он не может читать все эти технотриллеры — ему совершенно не катит, — а я не могу читать фэнтези. И при этом мы друг другом абсолютно довольны!

Е.В.: - Технический прогресс как влияет на научную фантастику?

А.П.: - Сейчас практически не существует научной фантастики. Сейчас у нас главный научный фантаст — Лукьяненко. Это просто смешно! Человек, который всю жизнь писал и пишет, на мой взгляд, фэнтези, считается научным фантастом. Причём, ведущим, понимаешь? Ты читал, наверное, его дилогию «Лабиринт отражений»? И после этого ты сможешь сказать, что он пишет научную фантастику?

Е.В.: - Нет.

А.П.: - Вот именно! А он считается у нас ведущим научным фантастом! Поэтому я могу сказать твёрдо: в настоящее время у нас в России научной фантастики не существует. Есть, разве что, фэнтези, которое маскируется под научную фантастику. Да, есть Громов и Свиридов, у которых прекрасные технотриллеры. У нас тут небольшая тусовка, состоящая из меня, Прозорова, Шумила... Прозоров публикуется весьма активно, он главный специалист по паукам. Вот у него действительно научная фантастика! Он по-другому писать не умеет — он рационалист до мозга костей. А все остальные — наши классики четвёртой волны (Рыбаков, Лазарчук) — у них же science fiction никакого! Либо мистика, оккультная конспирология у Лазарчука, либо слабо связанная с реальностью социально-психологическая проза у Рыбакова.

Е.В.: - Литература должна влиять на окружающий мир?

А.П.: - Хотелось бы! Но не влияет. Раньше она всерьёз влияла, но сейчас её влияние снизилось. Я, конечно, не соглашусь с теми авторами, которые считают, что мы только рассказываем истории. Я сам убеждался в том, как слово моё, писательское, реально может оказывать влияние на людей. От этой ответственности я никогда не отказывался и не откажусь. Этот уход, этот разговор типа «Мы даже знать не хотим, кто как что воспринимает» мне кажется бессовестным совершенно. Поэтому, конечно, влияет. Должна ли? Не знаю. Хотелось бы... Но тогда всем нам, писателям, надо быть продвинутыми, а если мы не такие продвинутые, то лучше может и не надо... Тут вопрос, на который я не знаю ответа.

Е.В.: - Метафора про инженеров человеческих душ по сей день ещё справедлива?

А.П.: - Да. На определённое количество людей наша проза влияет. Причём, знаешь, сейчас проза ангажированная влияет гораздо сильнее, потому что подаётся нашими политологами в определённом ключе в определённый момент.

Е.В.: - Это как?

А.П.: - Определённые романы издаются в определённых сериях в расчёте на определённую аудиторию с ожиданием определённой реакции. Когда это публицистика, это можно понять. А романы... Что у нас из романов было, от чего всем башню посносило? «Generation P», например. Это издание было откровенно нацелено на достижение определённого результата. Весь Суворов. Он выходит именно тогда, когда должен выходить. Каждая очередная его книга рассчитана на определённую аудиторию, и ею усваивается. Солженицын у нас только тем и славен, что всегда издавался тогда, когда надо, и с определённой темой. Это касается и его публицистики, и, разумеется, прозы. Как и последняя его книжонка, которую, думаю, будем ещё лет тридцать после его смерти обсуждать — «Русские и евреи: 200 лет вместе». Я тебя уверяю: ещё хватит на сотрясание воздуха лет на тридцать. К сожалению... Да, старый провокатор. Заматерелый. А что сделаешь? Провокаторы среди писателей — это самое распространённое явление.