Лучше бы пил и курил...

СПЛИН

Он работал ночным сторожем в троллейбусном парке. В лучших традициях отечественных диссидентов. Иногда летом я приходил к нему на ночь. Тогда мы пили крепкий чай, курили и играли в бильярд. Бильярдный стол с полным комплектом инвентаря был главной гордостью парка. Вечерами на нём играли лелеявшие единственное своё хобби водители, ночью — мы.

Мы познакомились на краснознамённых митингах. Я приходил туда в качестве журналиста, он — в качестве активного участника.

Будучи профессиональным историком, дипломную работу он посвятил революционному движению в Латинской Америке. Он был очень интересен и вдохновенен. Даже когда начинал агитировать.

- Р-р-революция! - чеканил он, слегка грассируя. - Р-р-революция! Никакого примирения с Системой! Четвёртый интернационал! Рабочая борьба!

Его чёрные глаза загорались дьявольским светом, блестящие смоляные волосы до плеч развевались словно знамя батьки Махно, мощный орлиный нос вздымался к небу.

- Что ты читаешь?! - взрывался он, заметив у меня в руках что-нибудь развлекательное. - Ты бы ещё «Московский комсомолец» принёс! Вот смотри!

Он доставал из почтового пакета толстую газету на французском языке и показывал, что нужно читать на самом деле.

- Вот видишь — протест докеров, здесь — забастовка шахтёров. А это — манифест левого вооружённого насильственного революционного движения. Сейчас переведу...

- Ты занимаешься политикой? - спрашивал я его с чисто журналистским любопытством.

- У нас группа из восьми человек. Мы не занимаемся политикой. Мы не можем себе позволить заниматься политикой. Мы всего лишь политические активисты. И ты тоже всего лишь активист.

Нескольких человек из его группы я действительно видел воочию. Они тоже изредка приходили к нему на ночь и тоже играли в бильярд. Тихие замкнутые молодые люди с высшим гуманитарным образованием, безмерно уважающие своего лидера и способные в два счёта изложить всю новейшую историю с позиций крайне левого нонконформизма.

- У нас есть своя газета тиражом в 500 экземпляров. Мы продаём её рабочим, - рассказывал он, одаривая меня свежим номером.

- Скажи, а ты всю жизнь собираешься вот так — восемь человек и пятьсот экземпляров? Почему-то он не ответил.

Сквозь троллейбусные «усы» и сдвоенные провода в его комнату пробивалось восходившее солнце. Я уходил домой, а он оставался, полный светлых надежд и самых радикальных планов.

Осенью в город приехал Дугин, и мой визави подался к нему для создания локального левоправорадикального фронта. Потому Дугин проиграл выборы и уехал восвояси, а мой визави затерялся. Я же поступил в университет, чтобы учиться на политика. Почему-то мне не хотелось быть «всего лишь активистом»...

Два года спустя я случайно увидел телеинтервью остатков некогда известного квартета «Секрет», продолжавших существование без Леонидова и Фоменко. Прикормленные музыкальные журналисты под руководством Александра Малькевича вяло допрашивали уставших от жизни неудачников, выжимавших последние соки из своей торговой марки. Беседа откровенно не клеилась. В поисках живой темы заговорили о самом вдохновенном — о половой потенции Алексея Заблудовского. Заблудовский неохотно огрызался, но, чтобы не портить Малькевичу шоу, промямлил что-то двусмысленное.

- И всё-таки, что же там с потенцией?! - вдруг раздался из недр зала серьёзный и настойчивый вопрос. Телекамера заметалась в поисках говорившего и выхватила... (да, ошибки быть не могло!) моего знакомого революционера.

Я сразу узнал этот блеск тёмных глаз, эту настойчивость и решительность.

- Что же там с потенцией?! - повторил он с той же принципиальностью, с какой в своё время доказывал мне неизбежность победы Четвёртого интернационала.

- Молодой человек, а Вы из какого издания? - спросил в телевизоре лукавый Малькевич.

- «Московский комсомолец», - последовал ответ.

Он и теперь иногда приходит на краснознамённые митинги. Только, как от ладана, бежит от газет с надписью «Интернационал». Стоит в стороне, стараясь не привлекать внимание вчерашних соратников.

Наверное, думает о потенции. Наверное, для себя он всё уже решил.

Мы снова видимся там. Теперь он, а не я любопытствующий журналист.

А вы? Куда вы выйдете из своего троллейбусного парка?